Лиза Ко - Беспокойные

Lisa Ko

THE LEAVERS

Copyright © 2017 by Lisa Ko

Li-Young Lee, excerpt from “The City in Which I Love You” from The City in

Which I Love You. Copyright © 1990 by Li-Young Lee

Reprinted with the permission of The Permissions Company, Inc., on behalf of BOA Editions, Ltd., www.boaeditions.org

Published by arrangement with Algonquin Books of Chapel Hill, a division of Workman Publishing Company, Inc., New York

Russian language edition copyright © 2020 by Mann, Ivanov and Ferber

All rights reserved

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Перевод на русский язык, издание на русском языке ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020

За день до того, как Деминь Гуо в последний раз увидел мать, она застала его врасплох у школы. Темно-синяя шапка низко сползла на лоб, на ее шее был шарф, похожий на большую коричневую змею.

— Чего ждешь, малыш? Здесь холодно.

Он стоял в дверях общественной школы № 33, пока она дергала молнию на его куртке, а потом так резко потянула, что прищемила подбородок.

— Ты ушла с работы пораньше?

Было полпятого, уже темно, но обычно она не заканчивала в маникюрном салоне до шести.

Говорили они, как всегда, на фучжоуском диалекте.

— Короткая смена. Майкл сказал, ты задержался после уроков, чтобы тебе помогли с домашней работой.

Ее глаза за очками прищурились, и он не понял, купилась она или нет. Когда учителя оставляли после уроков, они не звонили маме, а только давали бланк ей на подпись, и Деминь ее подделывал. Майкл, которого никогда не оставляли после уроков, уже ушел. Деминю хотелось с ним — домой, к телевизору, где в уюте закадрового смеха можно не волноваться, что он кого-то подводит.

Снег шлепался комками мокрого белья. Деминь с матерью шел по Джером-авеню. В конце забетонированного двора три парня постарше пускали по кругу косяк. В расстегнутых куртках, без рюкзаков и шапок парни грелись в разреженном февральском воздухе сладким дымом и вялым смехом.

— Я не хочу, чтобы ты был таким же, — сказала она. — Не хочу, чтобы ты был как я. Я даже восьмой класс не закончила.

Какая клевая идея — не закончить восьмой класс. Он с трудом справлялся и с пятым. Учителя говорили, что Деминь невнимательный, не старается, но, когда он подставил подножку Трэвису Бхопе в классе математики, поразился сам себе не меньше Трэвиса.

— Я приду завтра в школу, — сказала мать, — поговорю с учителем про это твое задание.

Он шел вплотную к рукаву матери, наслаждался шуршанием курток. Она не была похожа на мамочек из телевизора, которые вечно обнимают своих детей или наблюдают за ними с мечтательными улыбками, но всегда держала Деминя за руку, когда они переходили оживленную улицу. Под перчатками мамины руки были красными и загрубелыми, а раздраженная кожа шелушилась. Каждый вечер перед сном она натирала пальцы густым кремом и морщилась. Однажды он спросил, лечит ли крем руки. Она ответила, что ненадолго, и Деминь пожалел, что не бывает специального крема, чтобы вырастала новая кожа — как супермощные перчатки.

Низкая и коренастая, она носила свободные джинсы — он ни разу не видел ее в платье, — а голос у нее был до того громкий, что лаяли собаки и оглядывались другие дети, когда она звала Деминя по имени. Когда мать увидела его последний табель успеваемости, он уже думал, что от ее крика сработают сигнализации машин на улице четырьмя этажами ниже. Смеялась она так же громко, как и кричала. И когда хохотала над какой-нибудь глупостью, то шлепала себя по коленям — для Деминя не было звука приятнее. Она смеялась над несмешным: над теледрамами и их раздутыми оркестровыми саундтреками, а еще громче над Деминем. Например, когда он пародировал машинальный ответ соседа Томми «неплохо-неплохо-неплохо» на еще не прозвучавшее «здравствуйте, как дела» при встрече на лестнице. Или когда она спросила, щелкая каналы телевизора: «“Танцы со звездами” еще не начались?» — а Деминь, раскопавший старую бумажную модель Солнечной системы Майкла, стал вальсировать по комнате. Это было почти так же здорово, как дурачиться с друзьями.

Когда Деминь жил с дедушкой в Минцзяне, его мать исследовала Нью-Йорк в одиночку. Она всегда была неусидчивой: дрыгала ногой, качала коленями, хрустела костяшками, играла с пальцами. В солнечный день она ненавидела сидеть в квартире и мерила шагами комнаты туда-сюда, туда-сюда, с болтающейся между губами сигаретой. «Кто хочет гулять?» — спрашивала она. Ее парень Леон просил ее расслабиться, присесть. «Присесть? Мы и так сидим целый день!» Деминю хотелось остаться на диване с Майклом, но ей он отказать не мог. Тогда они шли на улицу вдвоем. Мать принадлежала только ему во время прогулки по парку или вдоль реки, когда они выдумывали истории про тех, кто жил в квартирах за окнами. «Смиты, пятеро детей, отец умер, у матери зависимость от бейглов», — фантазировал он, когда они гуляли по Верхнему Ист-Сайду.

— Бейглы? — спросила она. — С каким вкусом?

— Со-всем, — ответил Деминь, и она прыснула еще громче. Потом на Мэдисон-авеню они уже хватались за животы, смеялись так сильно, беззвучно, до коликов, но не могли остановиться, а белые пожилые люди поглядывали на них косо из-за того, что они встали посреди тротуара. Деминь с матерью обожали «бейглы-со-всем» — саму их наглость, нью-йоркскую дерзость, заявлявшую, что бейгл может быть «каким-угодно». Хотя на самом деле этим «со-всем» были всего лишь кунжут, мак и соль.

Мимо пропыхтел автобус, разбрызгивая грязь. На светофоре загорелся зеленый.

— Знаешь, чем я сегодня занималась? — спросила мама. — У одной женщины на пятке была мозоль размером с твой нос. Пришлось отскребать. Я трудилась целую вечность. В итоге не чаевые получила, а говно на палочке. Если будешь умным, тебе не придется таким заниматься.

Он привык сдерживаться, но всё равно боялся. Матери ругаться было можно, но единственный раз, когда он ляпнул перед ней «жопа», с восторгом перекатывая мясистые слоги во рту, она шлепнула его по руке и сказала, что он слишком приличный мальчик для таких выражений. Теперь он молча повторял это слово про себя на ходу, по слогу на шаг.

— Думаешь, когда я была девочкой твоего возраста, я думала: «Эй, а поеду я в тот самый Нью-Йорк чистить гао-гао с чужих ног?» Не это я планировала.

«Всегда будь готов, — любила говорить она. — Никогда не полагайся на других в том, что можешь сделать сам». Она презирала лень, мягкость, слабых людей. Друзей у нее было мало, но тем, какие были, она всегда была верна. Она могла быть и очень злопамятной: проходила три лишних квартала до другой бакалеи, потому что два года назад кассир из той, что на углу, фыркнул из-за ее плохого английского. А он действительно был плохим, тут Деминь не спорил.