Илья Ильф - Полное собрание сочинений в одном томе

Все эти люди – и веселый приобретатель с протянутой рукой, и строительный разбойник, с кистенем в руках отбивающий магнитогорский вагон с пиленым лесом, и идеологический карманник с чужой славой на озабоченном челе, – все эти «ятебетымне» думают, что но блату можно сделать все, что нет такого барьера, который нельзя было бы взять с помощью семейственности, что по блату, по записке можно примазаться и к социалистическому строительству. Но это им не удастся. Столь любимый ими «блат» приведет их в те же самые камеры, откуда вышло это воровское, циничное, антисоветское выражение.

Каждый год по Москве распространялся слух о том, что скоро, может быть, даже через несколько дней, всех управдомов переименуют в дворники. В «Известиях административного отдела Моссовета» этот оскорбительный слух обычно получал полное подтверждение. Между заметкой о собрании всадников конного резерва милиции и требованием незамедлительной очистки дворов от мусора управдомы с ужасом читали строки, посвященные их профессии. Там коротко и сухо сообщалось, что страна не настолько богата, чтобы содержать армию управдомов, и что на службе будут оставлены только те из них, которые согласятся возложить на себя обязанности и звание дворника.

Управдомам были понятны трудности, переживаемые страной. Эти интеллигентные люди, многие из которых носили пенсне, ходили в театры и были женаты на толстых женщинах с поддельными жемчужными шариками в ушах, были согласны подметать дворы, ходить в милицию с домовой книгой и по ночам сидеть в тулупе возле ворот. Обязанности они принимали, но от титула категорически отказывались. То есть, собственно говоря, они соглашались и на титул, потому что, как люди интеллигентные, стояли выше предрассудков. Но жены управдомов не хотели быть дворничихами. Их тянуло в мелкобуржуазное болото. Они любили танцевать на вечеринках блек-ботом, и домой их провожали элегантнейшие молодые люди столицы. Все это совершенно не вязалось с мужем в бараньем кожухе.

К концу января гонение на управдомов обычно затихало, сменяясь какой-нибудь новой сенсацией в области коммунального хозяйства. Но все же почти целый месяц управдомы невыразимо страдали.

Страдал и товарищ Человецкий. В доме, которым он третий день управлял, еще не было жильцов, о чем свидетельствовала совершенно свободная от антенн крыша и жадные взгляды прохожих, обращенные на новую постройку.

Новый дом был построен жилищно-строительным кооперативным товариществом «Жилец и бетон». Пятьсот пайщиков, прошедших через все испытания гражданской войны и службы в различных учреждениях, собирались ныне получить в новом доме по отдельной квартире. Некоторым пайщикам рисовались три небольшие светлые комнаты с ванной, обложенной больничными кафелями, и газовой кухней. Некоторым рисовались даже четыре светлые комнаты – разумеется, с ванной и другими удобствами. А иных, живущих особенно плохо, стремление к цивилизации разгорячало до такой степени, что им представлялась даже некая газовая уборная. Что сулит такая уборная, они не знали, но душою чувствовали, что это – нечто чрезвычайно приятное и необходимое в новом быту. Между тем, в доме было только двадцать четыре квартиры.

В голове претендентов на жилплощадь шел молодой управдом Человецкий. Он не был членом кооператива «Жилец и бетон» У него было никаких прав на площадь. Но он уже облюбовал квартиру втором этаже и боялся только одного: что управдомов разжалуют в дворники и тогда ему придется поселиться в дворницкой, которая, по неизвестно кем установленной традиции, помещалась в подвале.

В воскресенье, 7 января, пайщикам впервые было разрешено осмотреть новое здание. Это событие совпало с сильнейшим двадцатипятиградусным морозом.

Первыми в дом явились супруги Сенкевич.

Управдом принял их в бревенчатой сторожке, где помещалась его контора.

– Пришли? – высокомерно спросил Человецкий, проверяя пропуск супругов.

Гражданин Сенкевич ничего не ответил. Он подобрался к чугунной цилиндрической печке и, жалобно стеная, стал отламывать сосульки со своих опущенных книзу усов.

– Мы пришли, товарищ, – быстро и просительно ответила мадам Сенкевич. – Скажите, вы не можете устроить так, чтобы нам скорее дали квартиру? Мы не можем больше ждать! Мы сидим как на вулкане. Мы живем в ужасной комнате. Грязь. Никаких удобств. Соседи – рабочие!

Сенкевич-муж встревожился.

– Лика, – прошептал он, хватая жену за руку. – Ты меня погубишь.

У Человецкого сделалось такое выражение лица, как будто бы партийный и услышал то, чего партийному слышать не следует.

В бревенчатой сторожке воцарилось неловкое молчание. Слышен был только рев чугунной печки. Минуты две молодой управдом терзал чету Сенкевич строгим молчанием, боязливому Сенкевичу-мужу уже казалось, что не миновать ему нападок в стенгазете, которая, несомненно, будет издаваться в новом доме. Как вдруг управдом сочувственно молвил:

– Да-а. Рабочие, скажу я вам, соседи неважные.

– В конце концов она же не против рабочего класса, – примиряюще сказал Сенкевич.

– Что там говорить, – заключил управдом, – все мы люди.

И повеселевшая чета, чувствуя легкое волнение, отправилась осматривать постройку.

Тем временем к дому с разных концов города стали прибывать пайщики. Их подмороженные лица отражали самые разнообразные чувства. Одни, подобно чете Сенкевич, были говорливы и держались довольно мирно. Другие предъявляли свои пропуска с видом независимым, словно бы желали сказать: «Нам все известно. И в свое время мы сообщим кому нужно обо всех темных делах, которые творятся здесь, в кооперативе “Жилец и бетон”. Но пока мы молчим. И просим помнить, что нас вокруг пальца не обведешь». Иным же казалось, что все происходящее в Советской стране, – дело случая, а случаем нужно пользоваться сию же минуту, потому что завтра уже не встретится.

Все эти люди, подгоняемые лучезарной надеждой продирались к дому сквозь снежную бурю, проходили в шубах и валенках через раскрытые настежь квартиры, ласкали пальцами раскаленные батареи парового отопления, собирались в кучки и говорили о полах, дверных приборах и лестничных перилах. Собеседники согревались, распахивали шубы, старались превзойти один другого глубиной познаний в строительном деле.

Пайщики дружелюбно поглядывали друг на друга, хотя для дружеских чувств не было никаких оснований. Все они были соперниками в борьбе за жилплощадь и не ссорились только потому, что еще не знали, с кем надо ссориться и кого надо ненавидеть.

Анжелика Сенкевич, хватаясь за перила, подымалась по лестницам, останавливаясь возле каждой группы и выкладывая историю своих жилбедствий.