Илья Ильф - Полное собрание сочинений в одном томе

– Это интриги! Факт! Я этого так не оставлю.

Человек, наблюдавший несколько раз Первомайский парад на Красной площади, легко заметит, что у гостей, заполняющих трибуны, уже выработались свои привычки и обычаи.

У отцов установилась привычка приводить с собой детей, ставить их на барьеры трибун, или сажать к себе на плечи, или подымать на вытянутых руках высоко над головой, вызывая этим комичное отчаяние бездетных и холостяков.

И есть у гостей еще одна привычка, вернее – милая слабость, в отдельных случаях переходящая в страсть…

За полчаса до начала парада на гостевую трибуну поднялись папа и сын. Папе было лет сорок, а сыну – лет двенадцать. Кепки, курносые веселые носы и глаза были у них совершенно одинаковые. Они до такой степени походили друг на друга, что, казалось, мальчик был произведен на свет без помощи матери, непосредственно одним папой.

На трибуне папа и сын сразу повели себя как опытные посетители парадов. Мальчик вынул бутерброд в пергаментной бумаге, а папа сказал:

– Ты, Коля, покушай, а я, чтобы не терять времени, посчитаю, сколько там военных атташе. Раз, два, три, четыре, пять… Ого!.. Четырнадцать, пятнадцать…

– Сколько? – деловито спросил сын, пережевывая хлеб с ветчиной.

– На два больше, чем в прошлый раз.

– Хорошо, – одобрительно сказал Коля. – Значит, мы еще две страны признали.

– Установили дипломатические отношения, – разъяснил отец. – Ну что, покушал? Давай считать сводный оркестр, а то мне одному не справиться. Я возьму левую сторону, а ты посчитай вот этих, с белыми барабанами.

Мальчик встал на барьер, обнял отца за шею, и оба с увлечением принялись подсчитывать. Работа была большая, и они еле-еле успели с ней справиться к моменту выезда Ворошилова из ворот Спасской башни.

– У меня тысяча двести, – сказал сын.

– А у меня девятьсот, – доложил папа. – Всего – две ту сто. Здорово! Больше, чем в прошлом году.

Их это очень радовало. Им хотелось, чтоб всего было как можно больше.

Войска двинулись мимо мавзолея.

– Сколько сегодня человек в шеренге? – озабоченно спросил папа. – Ага! Великолепно. Ты считай ряды, а я буду умножать в уме. Как в тот раз.

Как видно, они имели свой собственный метод подсчета, выработанный многолетним опытом. Они подымались на цыпочки, шевелили губами, докладывали друг другу цифры, что-то складывали, умножали, кажется, даже возводили в степень. Это была какая-то сложная система. Иногда они восторженно переглядывались. Всего было больше: пехоты, пулеметов, тачанок, орудий, броневиков, кавалерии, моторизованных частей, допризывников.

Немножко спутали папу и сына велосипедисты. Они без конца выезжали с Никольской улицы, усердно работая ногами. Сначала ехали черные, потом серые, синие, розовые, голубые.

Первым сбился со счета папа. Он прозевал целый отряд велосипедистов в оранжевых беретах и не включил их в общий итог. Коля сердито оглянулся на отца и продолжал считать.

Внезапно площадь очистилась. Исторического музея кто-то махнул красным и желтым флажками, и тут началось самое главное.

От тяжести танков, сотнями вступавших на площадь, задрожала земля.

– Гораздо больше, чем в прошлом году, – закричал Коля, сверкая глазами. – Считай амфибии, а я буду считать многопушечные танки!

– Не успею, Коленька, – робко сказал папа. – Они очень быстро идут. Я уже пропустил.

– Ну, хорошо, тогда считай средние танки. А эти мы приблизительно. Как ты пропустил амфибии?

– Не могу же я сюда с арифмометром ходить, – огрызнулся отец.

В эту минуту новый, более звонкий и напряженный гул покрыл грохотанье танков. Низко над площадью показались тяжелые бомбардировщики. Отряд за отрядом, безукоризненно держа строй, они летели над чистым принарядившимся городом, над миллионами обращенных к ним лиц. Все небо за бомбардировщиками было занято эскадрильями истребителей и разведчиков. Тут действительно без арифмометра было уже трудновато.

Восторг и ужас раздирали Колю одновременно.

– Папа, продолжай считать танки, – кричал он, – а я буду авиацию.

– Я сам хочу авиацию, – запальчиво ответил папа.

– А танки?

– Да их все равно намного больше, чем было на прошлом параде. Можешь быть спокоен.

И оба они уставились в небо, где происходило подлинное торжество Военно-Воздушных Сил Советского Союза.

Когда громадная воздушная эскадра уже летела где-то далеко над Замоскворечьем, на Красной площади раздался громкий удивленный радостный крик.

На этот раз над трибунами с необыкновенной скоростью, с воем и яростью снаряда, пролетел новый двухмоторный моноплан еще невиданного нами типа. Он сделал крутой вираж, косо пошел вверх и, блеснув на мгновение светлым металлом, исчез, растаял, будто его никогда и не было.

Сейчас же, как бы соревнуясь с ним, появились новые сверхскоростные истребители, наполнили воздух на несколько секунд душераздирающим ревом и тут же над площадью прямо по вертикали ушли в небо, тоже пропали, исчезли.

Курносый Коля и его папа давно уже ничего не считали. Быстро поворачивая головы, они следили за головокружительными полетами истребителей, не замечая, что с площади уже уходили так и не сосчитанные ими большие многопушечные танки.

Преступление было совершено, как впоследствии удалось установить свидетельскими показаниями и признаниями самого обвиняемого, ровно в 7 часов вечера 28 апреля сего 1935 года. Произошло оно в вагоне трамвая. Студент автомеханического института им. Ломоносова Сверановский Михаил, двадцати трех лет, грамотный, холостой, не судившийся и приводов не имевший, следовал в вагоне трамвая на торжественный вечер в институт. Так как после официальной части вечера предполагалась часть неофициальная, студент Сверановский, двадцати трех лет, был чисто выбрит и принаряжен.

Что может быть лучше? Быть молодым, здоровым, веселым! Ехать на вечер, где после официальной части будет, черт возьми, еще часть неофициальная, ехать и сознавать, что впереди еще длинная чудная жизнь, диплом, работа, может быть, женитьба, может быть, путешествие! Нет, нам никогда уже не испытать такого чувства. Уже и возраст не тот, и здоровьишко не то. Завидно! Честное слово, завидно!

В вагон вошел контролер и стал проверять билеты. У Сверановского оказался билет достоинством в десять коп., в то время как ему полагалось иметь таковой достоинством в пятнадцать коп.

Контролер предложил уплатить штраф.

Студент со вздохом вынул рубль.

Контролер сказал, что надо три.

Студент сказал, что трех у него нет.

Контролер предложил студенту отправиться в милицию.