Энн Пэтчетт - Предчувствие чуда

– Просто температура, – сказала Марина.

– Высокая или низкая?

– У меня нет термометра. – Марине надоело разговаривать и хотелось положить трубку.

– Ладно, – объявила Барбара. – Я буду у вас через час. Заодно покажу вам несколько платьев.

– Я не хочу сейчас ни с кем общаться, и мне не нужны платья. Я признательна вам, но поверьте, я сама медик. Я знаю, что делаю.

– Сомневаюсь, – мягко возразила Барбара.

Томо, консьерж отеля, проявляя такие чудеса упорства и оптимизма, что самой Марине и во сне привидеться не могли, продолжал звонить в аэропорт по поводу ее багажа. Чемодан обнаружили в Испании, но тут же снова потеряли. Именно Томо посылали в ее номер, когда кто-то из постояльцев звонил и жаловался на крики. А когда Марина заболела, он стал за ней ухаживать – приносил бутылки с сиропом из сахарного тростника, газировку и жесткие сухие крекеры, чтобы гостья не голодала. Конечно, бедственному положению Марины сочувствовал весь гостиничный персонал, но Томо сделался официальным опекуном доктора Сингх.

И когда в дверь постучали – в какое время, она не могла сказать (Марина то выныривала из похожей на наркоз дремы, то проваливалась обратно), – она подумала, что это Томо, закуталась в запасную простыню, заменявшую ей халат, и пошла открывать.

Барбара строго оглядела ее с ног до головы.

– Ну и видок у вас, – проговорила, растягивая на австралийский манер гласные, миссис Бовендер. – Почему вы мне не позвонили?

Марина, разочарованная оттого, что залезть обратно в постель не удастся, отступила в свое темное затхлое обиталище. Австралийка прошла за ней.

– Я тут вам кое-что принесла. – Барбара помахала небольшим грязноватым бумажным пакетом и гобеленовой дорожной сумкой, словно внутри содержалось что-то невероятно интересное. Уборщицы не заходили к Марине несколько дней, потому что она все время спала. Крошки от крекеров усыпали пол комнаты, подобно песку.

– Нельзя так жить, – только и сказала миссис Бовендер, включив свет и раздвинув занавески.

– Я снизила планку. – Марина рухнула на постель.

Если кто-то думает, что заснуть при постороннем человеке трудно, он ошибается. На самом деле нет ничего проще.

Барбара достала из пакета бумажный стакан и сняла крышку.

– Вот. Сядьте. Вы должны это выпить, пока горячее.

Марина наклонилась и понюхала содержимое стакана. Там была река, уваренная до наимерзейшего, наитухлейшего состояния. Даже цвет тот же. Пар, поднимавшийся с поверхности этого вещества, напоминал тяжелый утренний туман.

– Где вы это взяли?

– На рынке у шамана. Не критикуйте, пока не попробуете. В этой стране меня кусали все насекомые. У меня были такие жуткие болячки, такая температура, что вспоминать страшно. Джеки однажды сильно отравился. Съел на улице какую-то дрянь вроде жареной черепахи, идиот. Я думала, ему конец. Нас каждый раз спасал шаман. Я хоть счет для него открыть готова.

И наверняка шаман будет получать прямую оплату прямиком от «Фогеля».

– Но ведь шаман меня даже не видел, – возразила Марина, пытаясь найти здравый смысл там, где здравым смыслом и не пахло. – На чем основан его диагноз? Да и вы меня тоже не видели.

– Я объяснила ситуацию. Вернее, Милтон вместо меня объяснил ситуацию, после того как я объяснила ее Милтону. Шаман говорит на немножко другом португальском, не на таком, на каком я, а мне было важно объяснить все точно. Кстати, Милтон желает вам скорого выздоровления.

Барбара прижала стакан к ключице Марины и держала, пока Марина не взяла его в руки.

– Это бред какой-то, – заявила Марина, глядя на мутную жидкость.

Стакан был теплый. Запах поднимался слоями: вода, рыба, грязь, смерть.

– Да пейте же! – прикрикнула Барбара. – Я уже устала вас уговаривать. Давайте, одним глотком, ну! По-другому в аду нельзя!

Изумленная командным тоном миссис Бовендер и диким отчаянием, вдруг проступившим на ее лице, Марина подчинилась и залпом выпила вонючую жидкость. Впрочем, это была не совсем жидкость – на дне стакана оказалась вязкая гуща, а в гуще – кусочки чего-то тоненького и твердого. Лодка, в которой они плыли, была выдолблена из ствола дерева. Оно перевернулось, и их с отцом выбросило в реку. Вода попала ей в глаза, нос и рот. Марина пошла на дно еще до того, как сумела поплыть, ощущая лишь вкус реки. Она уже успела забыть этот вкус, но теперь – вспомнила.

– Запрокиньте голову назад! Дышите! – приказала Барбара. – Не вздумайте все вытошнить!

Встав на колени перед Мариной, она положила руки ей на колени. Мистер Фокс полагал, будто разница между Мариной и Андерсом в том, что Андерсу не хватило разумения вернуться домой сразу, как только он заболел. Вот только от разумения Марины сейчас не было никакого проку – она попросту не могла двинуться с места. По мокрой спине прокатилась, выкручивая позвоночник, волна ужасающего озноба.

– Вот и славненько. – Барбара потрепала Маринино колено, будто комнатную собачку. – Только вот еще что. Сейчас вам сильно поплохеет, но совсем ненадолго, на час или чуть больше. Все зависит от того, что нужно сломать у вас внутри. А потом все станет хорошо. И даже лучше, чем хорошо. Я с радостью посижу с вами. Я свободна весь день.

Марина взглянула на свою гостью, но увидела лишь свет ее волос, словно исчезающий в каком-то туннеле. И попросила Барбару уйти.

Та разочарованно пожала плечами и взяла в руки ледяные пальцы Марины:

– О’кей, я вернусь в пять часов. Мы решим, какое платье вы наденете завтра в оперу. Я привезла несколько таких, которые будут красиво на вас смотреться. Повезло вам, что у вас есть подруга одного с вами роста. – Она пристально вгляделась в Марину: – Вам хочется стошнить? Постарайтесь потерпеть. Чем дольше сможете удержать в себе лекарство, тем лучше подействует. Дышите глубже – это помогает.

Пот струями бежал по лбу Марины, по ее щекам и шее. Прозрачная слизь текла из носа, текла даже сильнее, чем пот и слезы из глаз. Марина даже не подняла руку к лицу, чтобы хоть как-то остановить этот поток. Было очевидно, что ничего уже не поделаешь. Дрожь сотрясала ее так, что стучали зубы, и Марина старалась держать рот открытым. Даже если существует противоядие, она не успеет его принять. Это конец всего. Вот, значит, какой он – конец всего. Если она все же выживет и столкнется с ним еще раз, то сразу же распознает. Последней ясной мыслью Марины было: интересно, она жертва убийства или самоубийца, раз сама выпила яд?

Вдалеке, за городом кричали, призывая ее, древесные лягушки, и, повинуясь ритму их голосов, кровь хлынула к сердцу Марины.

Она проснулась на прохладном кафельном полу ванной, со стопкой полотенец под головой. Марина открыла глаза, посмотрела, как не большой, но и не маленький ярко-красный паук прячется в щелку за раковиной. Сколько прошло времени, она не знала и была этому рада. Марина вдохнула, выдохнула, пошевелила пальцами на руках и на ногах, раскрыла и закрыла рот. Недомогание, вызванное шаманским снадобьем, покинуло ее тело и в ярости отступления унесло с собой и изначальную болезнь. Марина была жива и вроде бы здорова. Из-за неудобной позы болело бедро, но это уже мелочи. Медленно, осторожно она встала, перевалилась через край ванны, села – для надежности, – включила душ, подставила голову под струи воды и не двигалась, пока та из горячей не превратилась в тепловатую. Потом почистила зубы и выпила бутылку минералки. Горло драло и саднило, но ясность в голове говорила о конце болезни. Марина покрутила шеей. Не одеваясь, лишь обернув волосы полотенцем, она прошла в спальню и обнаружила, что там все чисто убрано, а Барбара Бовендер сидит в кресле у окна и читает «Медицинский журнал Новой Англии».