Эшколь Нево - Три этажа

У тебя такое бывало? Когда кажется, что наступили последние мгновенья твоей жизни?

Ах да. Я забыл. Сколько лет назад это было?

В конце концов она оказалась не злокачественной, верно? Повезло. Реально повезло.

Вы с Шири вместе еще с армейской службы, да? Послушай, что я тебе скажу. Через двадцать лет совместной жизни супруги превращаются в единое целое. И если жена тебя бросает, она уносит тебя с собой. По крайней мере, часть тебя. Мы с Айелет – сиамские близнецы. В последние годы я не принял ни одного решения, не посоветовавшись с ней. Я всегда говорю другим: я должен с этим переспать. На самом деле я жду, пока не заснут девочки. Готовлю ей растворимый кофе, посыпаю его какао-порошком, как она любит, а потом излагаю свою проблему. Она высказывает свое мнение. Я не всегда с ней соглашаюсь, но она заставляет меня вникнуть в суть дела, увидеть то, что не лежит на поверхности. И мы не принадлежим к числу тех пар, что с годами становятся друзьями. Сегодня она заводит меня не меньше, чем в начале нашего знакомства. У меня встает, когда я просто смотрю, как она одевается, чтобы идти в суд. Меня прет от ее внешности и от ее запаха. Я обожаю наблюдать, как в субботу она танцует с девочками под песенки с Ютуба.

Что, тебе нравится, как я о ней говорю? Спасибо, я ценю. Беда в том, что, после того как француженка расскажет ей, что мы вытворяли на ковре Германа и Рут, все мои восторги в ее адрес перестанут иметь значение. Она казнит меня и не поморщится.

Я отчетливо представляю себе, как все будет. В конце траурной церемонии к ней подойдет Карин. Они пристроятся в хвосте группы скорбящих: Айелет – потому, что ей будет жарко, а Карин – потому, что захочет быть поближе к Айелет. Карин тихо заговорит. Я буду бессилен ей помещать. И это хуже всего.

Нож гильотины опускается мне на шею, а я просто стою и смотрю. Металл уже коснулся моей сонной артерии, а я даже двинуться не могу. Как паралитик.

Что бы ты сделал на моем месте, старик? Теперь, когда ты все знаешь? Нет, правда. Только не увиливай. Я же читаю твои статьи в прессе. У тебя обо всем есть мнение. Скажи первое, что тебе придет в голову.

Ты единственный человек, у которого я могу спросить совета, так что ты уж, пожалуйста, не юли. Конечно, больше всего мне хотелось бы посоветоваться с Айелет. Но это невозможно. Никто не понимает, насколько одиноким делает тебя измена.

Только не говори, что ты не представляешь себе, что сделал бы на моем месте.

Твой друг тонет, машет тебе руками, зовет на помощь, а ты как раз проплываешь мимо на лодке. Неужели ты его не спасешь?

Неправда, что у тебя нет лодки. У тебя есть лодка. Об этом знают все, кто читал твои книги.

Разумеется, у тебя полно своих неприятностей. Я же этого не отрицаю…

Знаешь что? Вообрази, что ты пишешь роман. Все, что я тебе наговорил, это – его начало и середина. Три четверти книги. Тебе остается только сочинить концовку. Но она должна быть хорошей. Нужен хеппи-энд. Потому что главный герой достаточно настрадался и наломал немало дров. Ты не спеши, брат. Я доем свой стейк с картошкой, а ты пока подумай. Только пусть у этой истории обязательно будет счастливый конец.

Привет, Нета!

Ты, наверно, удивишься, получив это письмо. Мы уже тысячу лет не разговаривали, и вообще, кто сегодня пишет письма? Но электронная почта – вещь слишком опасная (скоро поймешь почему), а у меня, по правде говоря, нет никого, кому можно излить душу.

На самом деле я пыталась дозвониться до своей психологини. Той, к которой раньше ходила, помнишь? Мы с ней хорошо ладили. В конце концов, все решает алхимия взаимоотношений, даже с психологами. В подвальчик ее дома в Хар-Адаре я приходила в полуразобранном состоянии, а уходила… пожалуй, в таком же, но все же чуть менее расстроенная. Она избегала привычных клише: всех этих Оно, и Я, и ваша мама, и как вы к этому относитесь, и что вы по этому поводу чувствуете. Она разговаривала со мной на равных, а иногда даже рассказывала кое-что о себе и, если мы немного перебирали время, не делала из этого трагедии. В конце сеанса она клала руку мне на плечо (она действительно ко мне прикасалась!), и все эти годы я думала, что, если снова выйду из душевного равновесия, мне будет кому позвонить.

Ответил ее сын.

Я попросила позвать к телефону Микаэлу.

Наступила пауза. Длинная. Потом он сказал, что она умерла. Два года назад.

«От чего?» – спросила я.

«От рака».

Я не знала, что сказать. Сказала: «Простите». Сказала: «Примите мои соболезнования».

Он сказал: «Да».

Я сказала: «Ваша мать была выдающаяся женщина».

Он сказал: «Да».

Очевидно, он понял, что я ее пациентка. Очевидно, что таких, как я, звонило уже немало, и ему хотелось закончить разговор как можно скорее.

Я стояла с телефоном в руке и слушала частые гудки. «Как она могла! – думала я. – Вот так взяла и умерла!»

За неделю до этого разговора я воображала, как опускаюсь в ее мягкое кресло; под ногами у нас толстый ковер цвета бордо; между нами – калорифер, в котором, как обычно, работает всего одна спираль. Я мысленно добавила ей в прическу седых волос (все же пятнадцать лет прошло), но оставила бесформенный коричневый свитер, и слишком большие очки, и конфетки, которые она в начале сеанса положит в вазочку; по ее мнению, количество конфет, которые я положу в рот, позволяло ей судить о моем настроении.

Я заранее заготовила первую фразу. Несколько проникновенных слов. Я уже представляла себе, как пройдет эта встреча: когда в разговоре повиснет пауза; когда она укажет мне на очевидную связь между моими страхами по поводу Лири и моей матерью; когда из моих глаз хлынут освободительные слезы и она протянет мне носовой платок с приятным легким ароматом; когда она кинет быстрый взгляд на настенные часы у меня за спиной, слева; когда я возьму чек и спрошу, не изменилась ли цена; когда она на прощанье опустит руку мне на плечо; когда я энергичным быстрым шагом пойду от ее подвальчика к парковке через благоухающий цветами сад и медленно поеду по холмам к шоссе номер один, слушая по радио свои любимые песни (например, «Out on the Weekend» Нила Янга); я снова буду более или менее способна воспринимать музыку, позволяя ей проникать в меня и струиться по венам…

И нате вам! Никакого сада, никакого Нила Янга. Один телефонный звонок, и я кубарем скатилась с лестницы, так сказать, вернулась в исходную точку.

Нета, случилось кое-что, о чем я никому не могу рассказать. Но я обязана, просто обязана хоть с кем-нибудь этим поделиться.

Положение настолько серьезно, что вчера я начала искать церковь с исповедальней. Поехала в американскую колонию. Помнишь, как-то раз Номи – она еще работала в Обществе защиты природы и любила повторять слово «волшебно» – устроила нам туда экскурсию? Там мы и наткнулись на эту церковь, которую посещают иностранные рабочие.