Юрий Поляков - Треугольная жизнь [сборник litres]

– Пушкин тоже был ниже Натальи Николаевны.

– Пушкин! С Пушкиным бы я не задумываясь, даже если бы он был лилипутом…

– Допустим. Но от того, чем вы занимаетесь с Антоном, бывают дети!

– От этого дети бывают только у дураков и тех, кто хочет. Он хочет.

– Вот видишь!

– Но я-то не хочу!

Темперамент у Дашки оказался шумноватый для их двухкомнатной квартирки.

– В кого она у нас такая? – удивлялся Башмаков.

– В Евдокию Сидоровну! – раздраженно отвечала Катя, переворачиваясь на другой бок.

– Скажешь тоже! – вздохнул Олег Трудович и подумал о том, что обязательно надо съездить в Егорьевск – бабушка Дуня совсем плоха.

Вскоре Антон, вложивший деньги в строительство элитного дома на Сретенке, снял временно квартиру – и Дашка переехала туда. Сначала все шло нормально. Дочь звонила и уточняла у Кати разные кулинарные рецепты, рассказывала о том, как они слетали в Египет. Начались интенсивные обсуждения свадебных мероприятий… И вдруг Дашка вернулась домой. С вещами.

– Поссорились? – спросил Башмаков.

– Имею я право на отпуск?!

Катя подхватила и повезла Дашку по магазинам – это такое у женщин успокаивающее средство. Дочь как раз начала работать в «Лось-банке» (туда ее устроил все тот же Антон) и по окончании испытательного срока получила свою первую зарплату – огромную. У сторожевого Башмакова даже челюсть отвисла.

Едва они уехали, объявился брокер – пьяный.

– Олег Тру-удович! – Он еле сдерживал рыдания. – Ваша дочь меня бро-осила…

– Зачем? – удивился Башмаков. – Да вы проходите!

– Вот и я ей говорю то же самое…

– Может быть, таким образом она дает вам понять, что неплохо бы поскорее оформить ваши отношения?

– Блин, да я ее все время замуж зову! Отказывается. Зову – отказывается. Я же квартиру почти достроил, мебель в Италии заказал. Может, выпьем? – Он достал из кейса бутылку виски.

– В чисто профилактических целях, – согласился Башмаков. – Значит, говорите, отказывается?

– Полностью.

– Чем мотивирует?

– Ей, блин, со мной скучно!

– Простите за интерес к подробностям, но я как отец… В общем, скучно в постельном смысле?

– Да нет, блин, тут как раз все нормально! Я еще на всякий случай таблетки американские купил. Иохимбе.

– Как вы сказали?

– Иохимбе. Ей потом скучно…

– М-да-а… «Груша». Можно было бы и предвидеть, – вздохнул Башмаков.

Минувшим летом на даче они всей семьей ходили на пруд купаться. Дашка, как и большинство дачных девиц, купалась топлес, или, говоря попросту, гологрудой. Да и трусики-то были совершенно минимальные. И Олег Трудович, взглянув на ее грудь отстраненным классифицирующим взглядом, сразу определил – «груша». А это – ум, темперамент, непостоянство, своенравие и жестокая непредсказуемость в отношениях с мужчинами…

– Какая, блин, «груша»?

– Видите ли, молодой человек…

Когда открылась входная дверь, Башмаков и Антон сидели за кухонным столом, сблизив головы, и Олег Трудович, как умел, рисовал на бумаге женские груди. При этом он, тыча карандашом то в один, то в другой рисунок, разъяснял брокеру роковые связи между нравом женщины и ее бюстом. Обескураженный Антон возражал в том смысле, что не может же он в самом деле, прежде чем познакомиться с девушкой, требовать осмотра ее груди…

– Я же сказала тебе – больше не приходи! – прямо с порога залепила Дашка.

Катя, посвященная уже, видимо, в историю охлаждения дочери, молча прошла в комнату.

– А он тебя, между прочим, любит! – грустно сообщил Башмаков.

– Пьяных и выпивших просьба не вмешиваться! – отшила Дашка и, глядя на Антона ледяными глазами, повторила: – Я же тебе сказала: ты мне надоел!

– Почему? Я же тебе… для тебя…

– Та-ак – пошли упреки! Цветы, извини, давно на помойке, устрицы в другом месте, а все остальное…

Дашка метнулась в свою комнату, погремела там, позвенела и вынесла два туго набитых пакета – в одном тряпки, а в другом – косметика и парфюмерия.

– Я не в этом смысле, блин…

– Та-ак, мальчик забирает свои подарки и выкатывается сейчас же! – противным голосом приказала Дашка.

И Башмаков даже похолодел от того, насколько голос дочери был похож на Катин, когда в давние, молодые времена жена выгоняла его из дому.

– Не уйду! – объявил Антон и для достоверности налил себе стакан до краев.

– Ну, давай на посошок, – разрешила Дашка. – И вперед!

– Нет.

– Антон, я думаю, вам сейчас лучше уйти! – это сказала появившаяся Катя.

– Исчезни! – подтвердила Дашка.

– А вы? – Парень с надеждой посмотрел на Башмакова. – Вы тоже хотите, чтобы я исчез?

– Их больше, чем нас, – вздохнул Олег Трудович и указал карандашом на изображение «груши».

Это предательство предполагаемого тестя окончательно сломило Антона. Он, пошатываясь, пошел к двери, где ему насильно были вручены оба пакета. На улицу брокер вышел только с одним пакетом и долго разбрасывал по сугробам кофточки, юбки и обувь. Потом он залез в машину и, разворачиваясь, сшиб контейнер с мусором. Парфюмерию, как выяснилось позже, Антон расколотил возле лифта, и потом еще долго башмаковский подъезд благоухал французскими ароматами…

А на следующий день Олег Трудович чуть не умер. Дашка вообразила, будто сердечный приступ у отца случился из-за ее разрыва с брокером. Она даже плакала.

Поздно вечером Башмаков услышал разговор, доносившийся из кухни.

– …Конечно, ему тяжело, – объясняла Катя, – он же все-таки у нас с тобой докторскую писал. А теперь вот, пожалуйста, на стоянке – подай-принеси. И тут ты еще…

– А что я?

– «Что я»! С брокером своим…

– Мама, он же козел!

– Зачем же ты тогда с козлом по полной программе откувыркалась?

– Да в том-то и дело! Пока с парнем по полной программе не откувыркаешься, не поймешь – козел он или не козел!

– Не-ет… Мы не такие были!

– А какие? Ты считаешь, чтобы понять, козел или не козел, нужно всю жизнь с ним прожить, детей нарожать и перед смертью сказать: «Правильно меня предупреждали – козел оказался!»

– Ну не знаю… У женщины должна же быть гордость или по крайней мере хоть какое-то чутье на козлов.

– Неужели? Что же ты Вадима Семеновича не прочуяла?

– Напрасно ты так…

– Как?

– Так. Я сама себя за это простить до сих пор не могу. Я ведь совсем дурочкой была, когда замуж вышла, ничего не понимала. Ни с кем даже не целовалась. А Тапочкин… Ну, сама знаешь. А тут Вадим… Вот мне и померещилось…

– А я не хочу, чтобы мне мерещилось, когда у меня будут уже муж и ребенок. Пусть мне лучше десять, сто десять мужиков до этого померещатся! А потом – ни одного. Я не хочу жить, как вы!

– А как мы живем?

– Как попутчики. Пока ехали вместе, даже ребеночка завели. Но в любой момент каждый из вас может встать и сойти. А ребеночек…