Юрий Поляков - Треугольная жизнь [сборник litres]

Вета взяла у него букет, отрезала кончики стеблей и поставила цветы в вазу:

– Белые, как невесте…

– А как же, – промямлил Башмаков, совершенно не соображая, как вести себя дальше.

– Хотите выпить?

– Хочу.

– Вина, виски?

– Виски.

Вета достала из бара бутылку и широкие граненые стаканы. Принесла из холодильника лед. Некоторое время сидели молча, и было слышно, как потрескивают брошенные в виски кубики льда.

– Малевича выгнали… – вымолвил Башмаков.

– Я знаю.

– Корсаков выступал на правлении…

– Я знаю.

– Сегодня такой ветер…

– Я знаю. По телевизору сказали, что в Царицыне сломался старинный дуб…

– Вета, давайте в другой раз! – взмолился Башмаков.

– Почему? Я вам совсем не нравлюсь?

– Нет, нравитесь…

– Тогда вам лучше пойти в ванную, – подсказала она.

Раздевшись и приняв душ, Башмаков протер запотевшее зеркало и вгляделся в свое отражение. Седой! Ну, не совсем, а с проседью. И волосы на груди тоже с проседью. И не на груди – тоже с сединой.

Олег Трудович обернулся большим махровым полотенцем. Вот сейчас он войдет в комнату и лишит невинности ровесницу своей дочери! Мерзавец. Он кулаком слегка ткнул себя в челюсть. Потом втянул живот до позвоночника, проверил мускулистость, глубоко вздохнул и улыбчиво спросил у отражения:

– Дефлоратора вызывали?

Вета лежала в постели, подтянув одеяло к подбородку и зажмурившись. Волосы покрывали подушку черным веером. Ее лицо казалось спящим, и только губы чуть подрагивали. Он подошел, роняя с бедер полотенце, присел на краешек кровати, наклонился и поцеловал ее замершие губы. Потом Башмаков осторожно сдвинул одеяло и коснулся губами коричневых, похожих на изюмины, сосков. Сначала одного, потом другого. Вета прерывисто вздохнула и дрогнула всем телом. Тело у нее было смуглое, без следов от купальника. Наверное, загорала в солярии в теннисном клубе. Дашка тоже иногда туда ходила. Олег Трудович множественно поцеловал упругий, бархатистый живот, проверив языком глубину пупочной впадинки. Девушка тихо застонала и погладила его по голове, как маленького. Башмаков окончательно откинул одеяло: Ветины ноги были скрещены и напряжены. Он прижался щекой к курчавым чернильно-черным волосам, похожим на бородку ближневосточного террориста, – и ноги распались. Тогда он осторожно лег рядом, взял влажную, беспомощную девичью ладонь и провел ею по своему телу – по лицу, по груди, по животу… Вета содрогнулась, распахнула испуганные глаза и схватила Башмакова как-то по-спортивному, будто теннисную ракетку.

– Ой, подожди, в первый раз нужно обязательно с презервативом! – прошептала она.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Я приготовила. В тумбочке…

– Какая ты предусмотрительная девочка!

Он не заметил, как они перешли на «ты».

– Конечно, предусмотрительная! Невинность теряют только один раз в жизни… Все должно быть правильно. Можно это сделаю я?

– Конечно.

– Ты, наверно, ничего не почувствуешь в этом? – неумело стараясь, спросила она.

– Чувствуют вот этим, – Башмаков показал на сердце, – а этим ощущают.

– А что ты сейчас ощущаешь?

– Я? Пока ничего, а вот тебе сейчас, наверное, будет больно…

– Если будет много крови, я приготовила салфетки.

– Просто молодец! Подожди-ка… Ляг вот так…

– Нет, в первый раз лучше на животе…

– Почему?

Методическая осведомленность девственницы начала немного раздражать первопроходца.

– Понимаешь, – разъяснила Вета, – в такой позе безболезненнее разрыв девственной плевы…

Башмаков ни с того ни с сего представил себе памятник героям Плевны, черную часовню на бульваре возле Маросейки. Бабушка Елизавета Павловна водила его туда гулять, и маленький Олег Трудович всегда норовил заглянуть в замочную скважину большой железной двери. Мальчишки уверяли, будто там навалены кости гренадеров. Но никаких костей он, естественно, не увидел…

– Ты о чем задумался?

– Я? О том, откуда ты все знаешь.

– Так написано.

– Ладно. Будем по написанному… Тебе удобно?

– Удобно.

– Больно?

– Пока нет.

– А так?

– Немного.

– А вот та-ак?!

– Больно! И хорошо…

Потом они лежали рядом. Вета курила. Башмаков тоже. Два раза затянулся: он чувствовал себя хирургом, успешно закончившим непростую операцию.

– А крови совсем немного, – с чуть уловимой досадой заметил он.

– Да, совсем мало… Я-то думала, кровь будет густая, как после убийства.

– Почему после убийства? – вздрогнул Башмаков.

– Не знаю. А кровь получилась какая-то розовая, словно арбузным соком накапали…

– Наверное, я плохой сокрушитель девственности?

– Ты замечательный сокрушитель! Я тебя люблю. – Она поцеловала его в щеку.

– Раньше ты мне этого не говорила.

– Что ж я – дурочка, что ли! Если бы я сказала, ты бы никогда этого не сделал. Никогда. Точно?

– Точно.

– А хочешь узнать, когда я в тебя влюбилась?

– Хочу.

– На одну треть я в тебя влюбилась…

– Погоди, а разве влюбляются по частям?

– Конечно! Ты не знал? Боже мой, седенький, – она погладила его по волосам, – а не знает таких простых вещей! На одну треть я влюбилась в тебя, когда ты вошел тогда, в первый раз…

– На одну?

– На одну. На вторую треть я влюбилась в тебя, когда твоя Дашка выскочила замуж.

– При чем тут Дашка?

– Понятия не имею. Но как только Тамара сказала, что твоя дочь выходит за какого-то офицера, я сразу почувствовала – еще на одну треть. Получилось две трети.

– А третья треть?

– Это когда ты нашел «банк Росси». Я подумала: а он у меня еще и талантливый!

– У тебя?

– У меня. Третья треть сразу и заполнилась.

– И ты решила, что именно я стану твоим первым мужчиной?

– Да. И я буду выполнять все твои желания. А ты – мои.

– А если первый мужчина хочет еще раз выполнить твои желания?

– Нет, что ты! – испугалась Вета. – В первый раз второй раз исключается. Все должно зажить – через три-пять дней, в зависимости от восстановительных способностей организма.

– Это ты тоже прочитала? И где же?

– Есть такая книжка – «Молодоженам под подушку».

– Ну как же!

– Ты знаешь?

– Конечно, у нас, сокрушителей девственности, это настольная книга. Но там в главе «Дефлорация» про три-пять дней ничего не написано. Зато там есть про «радостно-благодарное чувство отдачи любимому человеку». Ты чувствуешь радость отдачи?

– Конечно. – Она поцеловала его руку. – Но про три-пять дней написано в главе «Первая брачная ночь». Ты просто до нее не дошел.

– А в этой главе, случайно, не написано, что мужчина после первой брачной ночи, даже если это происходит днем, обычно очень хочет есть?

– Написано. Но только в главе «Секс и питание». У меня в печке пицца с креветками!