Том Шарп - Дальний умысел

Френсик отшатнулся от дверей. Он понял, откуда взялось евангелие у Церкви Дальнего Умысла. Пипер скандировал статью доктора Лаут «Должный подход к „Лавке древностей“». Даже религия у него с чужого плеча. Френсик уселся в кресло у стены, смиряя подступающий гнев. «Ну, захребетник», — пробормотал он и заодно послал проклятие доктору Лаут. Апофеоз этой страшной женщины, первопричины всех нынешних невзгод, происходил здесь, где только и читают что Библию. Френсик уже не гневался, а ярился. Библию, видите ли, читают! Библиополису понадобилась Библия! Вместо великолепной библейской прозы Пипер внедрял жалкий слог, путаные, неровные построения, пуританскую сухость доктора Лаут — лишь бы никто не получил радости ни от какого чтения! И кто внедрял — человечек, который и писать-то ни за что на свете… На секунду Френсику показалось, что он проник в сердцевину великого заговора против жизни. Да какой там заговор — просто паранойя. И Пипер сделался рьяным миссионером вовсе не потому, что был к этому призван. Псевдолитературная мутация превратила самого Френсика из начинающего романиста в шустрого литературного агента; она же с помощью «Нравственного романа» изничтожила тот несчастный талант, который, может статься, когда-то был у Пипера. А теперь он стал разносчиком словесной заразы. Когда голос перестал бубнить и слушатели гуськом проследовали к машинам, заразившись нравственной целеустремленностью, Френсик был уже в бешенстве.

Он пересек вестибюль и вошел в Храм Дальнего Умысла. Пипер прятал книгу с благоговением священника, прибирающего Тело Христово. Френсик выждал, стоя в дверях. Ради этого мига он и приехал. Пипер затворил шкаф и обернулся. Благоговение сползло с его лица.

— Это вы, — проговорил он.

— А кто же еще? — громко отчеканил Френсик, чтобы разогнать зловоние литературного святошества. — Вы ожидали явления Конрада?

— Что вам надо? — побледнел Пипер.

— Надо? — сказал Френсик, сел на скамью и взял понюшку табаку. — Да просто пора кончать идиотскую игру в прятки. — Он вытер нос малиновым платком.

Пипер поразмыслил и пошел к дверям.

— Здесь нельзя, — пробормотал он.

— Почему же? — спросил Френсик — Место не хуже всякого другого.

— Не поймете, — сказал Пипер и вышел. Френсик грубо просморкался и последовал за ним.

— Ишь ведь, такой мелкий вымогатель, и такие большие претензии, — заметил он, нагнав Пипера в вестибюле. — А уж сколько похабства про «Лавку древностей»…

— Это не похабство, — сказал Пипер, — и не смейте называть меня вымогателем. Вы это начали, и правда есть правда.

— Правда? — сказал Френсик с гадким смешком. — Если уж вы хотите правды, то получите ее. Затем я сюда и приехал. — Он показал на дверь, надписанную «СКРИПТОРИЙ». — А там что?

— Там я учу людей писать, — сказал Пипер.

Френсик посмотрел на него и снова рассмеялся.

— Шутник, — сказал он и растворил двери. Внутри были ряды парт, и на них — чернильницы. Стены увешаны образцами почерка, перед партами — доска. Френсик огляделся.

— Очаровательно. Скрипторий, значит. А Плагиатория нет?

— Чего нет? — не понял Пипер.

— Надо же где-то обучать списыванию. Или вы это прямо здесь? Ну да, уж учить, так всему заодно. Как это у вас поставлено? Каждому студенту по бестселлеру в зубы, а вы сдуваете у всех сразу?

— Вы гадко и грубо зубоскалите, — сказал Пипер. — Сам я пишу у себя в кабинете. А здесь я только учу, как писать — а не что.

— Ах, вот оно что. Учите — как? — Френсик поднял бутыль и встряхнул ее. Жирная слякоть мазнула стенки. — Чернила, я вижу, по-прежнему испаряете.

— Нужна соответственная густота, — сказал Пипер, но Френсик поставил бутылку и повернулся к дверям.

— А где же ваш пресловутый кабинет? — спросил он. Пипер медленно взошел по лестнице и отворил еще одну дверь. Френсик ступил внутрь. Стены обставлены стеллажами, и большой стол перед окном, выходящим на реку, над паромным причалом. Френсик окинул взглядом книги, все в кожаных переплетах. Диккенс, Конрад, Джеймс…

— Ветхий завет, — сказал он и снял с полки «Миддлмарч». Пипер выхватил у него книгу и поставил ее обратно.

— Это что, нынешний образец? — спросил Френсик.

— Это целый мир, это вселенная, недоступная вашему жалкому пониманию, — гневно сказал Пипер. Френсик пожал плечами. В словах Пипера было столько пафоса, что решимость его ослабела. Но Френсик взял себя в руки и повел дело грубее.

— Не худо вы тут устроились, — сказал он, усевшись и закинув ноги на стол. Позади него Пипер побелел от такого святотатства. — Куратор музея, присвоитель чужих романов и вымогатель чужих гонораров — а как насчет интимной жизни? — Он на всякий случай придвинул к себе разрезной нож. Надо бить наотмашь — а черт его знает, как Пипер отреагирует. — Пристроились к покойнице миссис Хатчмейер?

Сзади раздалось шипенье, и Френсик обернулся. Худое лицо Пипера словно еще осунулось, суженные в щелки глаза сверкали злобой. Френсик нащупал нож. Он побаивался, но отступать было поздно: слишком далеко зашел.

— Мое дело, конечно, сторона, — сказал он, отвечая взглядом на взгляд, — но ведь к мертвечинке у вас особое пристрастие. Сперва вы обдирали покойных авторов, потом потребовали из-за гроба два миллиона долларов и, уж само собой, не обошли вниманием и усопшую миссис…

— Не смейте так говорить! — вскрикнул Пипер пронзительно-яростным голосом.

— Почему же не сметь? — сказал Френсик. — И вообше исповедь — она, знаете, облегчает душу.

— Это неправда, — выговорил Пипер, тяжело дыша.

— Что неправда? — злобно ухмыляясь, поинтересовался Френсик. — Правда, как известно, сама скажется. В данном случае моими устами. — Он встал с угрожающим видом, и Пипер отпрянул.

— Довольно. Перестаньте. Ничего больше слышать не хочу. Уйдите и оставьте меня в покое.

— А вы мне пришлете еще одну рукопись и потребуете ее публикации? Нет уж, хватит, — покачал головой Френсик. — Придется вам узнать правду, я ею заткну вашу слюнявую…

Пипер закрыл уши руками.

— Не буду! — крикнул он. — Я вас не буду слушать!

— А слушать и необязательно. Вот прочитайте. — И Френсик достал из кармана отречение доктора Лаут. Он протянул листок Пиперу, и тот взял его. Френсик присел на стул. Кризис миновал, опасаться больше нечего. Может, Пипер и помешанный, но не буйный, его не тронет. И Френсик с какой-то обновленной жалостью смотрел, как тот читает письмо. Не человек, а ходячее недоразумение. Прирожденный писатель, для которого вся жизнь в словах, написать ничего не способный. Пипер дочитал письме и поднял глаза.

— Что это значит? — спросил он.

— Читайте между строк, — посоветовал Френсик. — Что несравненная доктор Лаут — автор «Девства». Вот что это значит.