Павел Пономарев - Мышиные песни

«А был ли я когда-нибудь свободен? — рассуждал Виктор. — Может, все эти грёзы юности — обман, иллюзия…»

— Хайр, как думаешь, свобода существует?

— Скоро увидим, — буркнул Артём.

— В смысле?

— Забыл, в каком мы районе? Я где-то читал, что смерть делает человека свободным.

В своё время Монтана был легендой местного андеграунда. Объездил автостопом всю страну, пил с Егором Летовым, ночевал в кочегарке Цоя, переплывал Обь, резал вены перед ментами, и ему, конечно, верили.

Пойти в гости к Монтане, захватив шкалик спирта, для юного неформала было то же, что буддисту совершить паломничество к Далай-ламе. Просветление достигалось в считанные часы и сопровождалось музыкальным хаосом народных инструментов, коими была увешана теснейшая комната гуру. Монтана носил жидкую косичку на лысеющей голове, клёпаную джинсу на худом теле, армейские берцы. Любил кормить голубей, здоровался за руку с блатными, читал Бердяева, и мало кто знал, что он был неплохим слесарем на заводе.

Они вошли в чёрную нору подъезда. В нос крепко ударило мочой, в ногах путалось что-то живое и мягкое — подвальные кошки.

— Только бы трезвым его застать, — сказал Артём. — Башню по пьяни сносит — не пообщаешься.

На ощупь, спотыкаясь о ступени, они добрались до пятого этажа. Артём уверенно постучал кулаком в железную дверь секции.

— На лампочку бы, что ли, скинулись, — пробурчал Виктор.

— Ты прям как с Марса…

Дверь открыла пухлая и, судя по всему, нетрезвая женщина в сорочке. Уставилась мутным взглядом на мужчин, прохрипела:

— Кого надо? Чё-то не признáю никак…

— Нам бы Ивана, — вежливо обратился Виктор.

Женщина расплылась в улыбке, обнажив черноту редких зубов.

— А-а, Ваньку! Так он в психушке лежит. На ре-би-али… ре-а-би-ли-тации!

— И давно? — не удивился Артём.

— Давно-о-о! Кукушка съехала у него, вот и лежит. — Дверь резко захлопнулась, обрубив полосу света.

— Ну и гадюшник, — Виктор чиркнул зажигалкой. — Постой, я тут где-то знак анархии нацарапал. — Он стал водить слабым пламенем по стене. — Нашёл! Молодость вечна!..

Артём тихо улыбался в мерцающем свете — словно бы он стоял не в загаженном подъезде, а в церкви — и с грустью вглядывался в причудливый «иконостас».

Спустившись вниз, друзья молча потоптались у подъезда, присели тут же на лавочку покурить. Ждать было некого и нечего, кроме неприятностей. Город накрыла ночь. Со стороны цыганского посёлка выли собаки. Из подвальных окон тянуло ржавчиной и гнилью. Неподалёку смеялись подростки, ритмично выкрикивая слова похожие на стихи. «Нет, не гопники», — Виктор поднял голову, но звёзды, видно, затерялись в тополиной листве. Он закрыл глаза и… полетел, вращаясь в космической невесомости, — прочь от Земли.

— Может, это… по домам? — предложил Артём.

Виктор очнулся.

— Погоди, у меня, кажется, идея есть, — он залез во внутренний карман пиджака и вынул документ. — Удостоверение лейтенанта полиции, — развернул корочки. — Как я тебе?

— Да так, не очень. Не видно же ничего, — прищурился Артём.

— Ношу на всякий пожарный, мало ли, — Виктор поднялся с лавочки.

— И что делать будем?

— Увидишь…

Друзья направились к компании молодых парней, сидевших за столиком в центре двора. Те оказались рэперами.

Место было не самое подходящее для тусовок. В некогда заводских общежитиях, а теперь коммуналках, квадратом окружавших двор, жили в основном спившиеся работяги, уголовники или такие чудаки, как Монтана. Сутулый фонарь, единственный во дворе, нервно помигивал, создавая атмосферу мрачной «дискотеки». Заметив силуэты двух незнакомцев, приближающихся к столику, рэперы на всякий случай притихли.

— Распиваем, молодые люди? — Виктор показал удостоверение.

— Не, мы не пьём, — дружно ответили рэперы.

— А это что? — Виктор взял со стола бутылку, завёрнутую в пакет, и понюхал горлышко.

— Это компот, бабушка варила, — огрызнулся худой с дредами.

— Бабушка, говоришь… Ну что, оформлять будем или по-другому вопрос решим? — холодно, по-ментовски говорил Виктор.

— У нас денег нет, — насторожились рэперы.

— А что есть?

Ребята переглянулись.

— Тема есть, — нашёлся худой. — Вы уходите, а мы продолжаем наш баттл.

Компания одобрительно хмыкнула.

— Да ты крут, чувак! Йоу! Или как там у вас… — Виктор сделал нелепый жест рукой.

Должно быть, в этот момент рэперы ожидали самого страшного. Но Виктор, к их удивлению, простодушно улыбнулся и протянул руку худому. Тот её осторожно пожал.

— Молодец, что не боишься, — произнёс странный мент. — Мы тоже не боялись… Способен заценить мои текстá?

— Что?.. — недоумевал худой.

— Не ссы, нормально получится, — воодушевлённо говорил Виктор. — Короче, я буду читать стихи, а ты будешь держать ритм ртом. Ну как, тема?

— Вообще-то это битбоксом называется, — поправил худой.

— Ладно, битбокс, не сердись. Буду знать. Ну, давай… Начали!

Худой криво усмехнулся, чтобы друзья поняли, что он «по приколу», умело задал ритм, ребята поддержали хлопками, и Виктора понесло:

«Йоу! Йоу!» — обезьяньим криком раздавалось в ночи, и где-то в кустах шныряли испуганные кошки.

4

Обратно друзья шли вслепую, не разбирая пути. Виктор отчаянно жестикулировал, пытаясь выразить какую-то важную мысль об их лихом прошлом, но сбивался и выкрикивал: «Панки, хой!» Артём подшучивал над ним, говоря, что ему, как панку с ментовской ксивой в кармане, ещё не поздно стать рэпером. Виктор отвечал, что не вопрос, йоу, и дико смеялся.

— А не хило я их развёл? — самодовольно восклицал Виктор.

— Да, неожиданно… — с улыбкой соглашался Артём.

Хайр действительно был созерцателем и обладал способностью видеть происходящее со стороны. Он наблюдал двух крепко выпивших мужчин (один лысый, другой полный, в очках), которым следовало бы давно проститься и разойтись по домам. Но что-то их удерживало, связывало, цепляло. Не то усопшая юность, тенью бредущая по пятам; не то болезненное предчувствие завтрашнего дня — страх остаться наедине с собой, безжалостно трезвым.

Вывернув из тёмных дворов, они снова оказались на главной площади. Вокруг было тревожно и пусто. Фонари бледно освещали пространство с мёртвым фонтаном, парадным фасадом Дворца культуры и заплёванными лавочками… Друзья подошли к памятнику рабочему, старинному символу города, и задумчиво смотрели по сторонам. Слева стеклянным ящиком горел лимонно-жёлтый торговый центр, видны были парковочные полосы и часть газона. Справа дорога вела к набережной — в темноту. Вдали, за железнодорожным мостом, чернели поверженные заводские хребты; оттуда же раздавались прощальные гудки уползающих в степь поездов…