Андрей Столяров - Не знает заката

Однако сейчас мне следовало выбрать вполне сознательно. Я больше не мог делать вид, что не замечаю тех странностей своего пребывания в Петербурге, которые просто бросались в глаза: запертой парадной в доме, где я когда-то жил, кучи влажной земли в квартире, наезда машины, ощущения слежки, от которого ломит затылок, встречи с самим собой. И вот теперь – Московский вокзал. Это не находило никаких объяснений. Еще можно было бы с некоторой натяжкой предположить, что я, погрузившись в задумчивость, что, кстати, со мной случалось не так уж и редко, не замечая вокруг ничего, бормоча, натыкаясь на встречных, проскочил бы в беспамятстве, скажем с Первой линии до Двенадцатой. Или вышел бы, скажем, к Большому проспекту, будучи совершенно уверенным, что направился к Малому. Это – ладно. На это можно было бы просто махнуть рукой. Но невозможно было представить, чтоб я, как бы ни отягощали меня нынешние обстоятельства, настолько бы в них увяз, что не заметил бы, как проскочил почти весь Васильевский остров, вышел на набережную, пересек бы Неву, миновал бы Адмиралтейство, к которому, между прочим, весьма непростой уличный переход, оставил бы по левую руку Дворцовую площадь и прошагал бы с начала и до конца весь Невский проспект: через Мойку, через Зеленый мост, через Фонтанку, через Литейный, через улицу Маяковского…

Здесь напрашивалось иное объяснение, чем просто задумчивость. И объяснение это, если быть честным, мне очень не нравилось. Оно подразумевало, что Сумеречная страна, которую я измыслил, чтобы так метафорически обозначить всю сумму загадок, образующих данную ситуацию, существует в реальности и все больше охватывает меня своими фантомами. И вот тут возникали ясные альтернативы. Вокзал, каким бы образом он на моем пути ни возник, бесспорно, требовал от меня однозначного действия. Я мог немедленно уехать в Москву, ну не так, чтоб уж сразу, однако купить билет и не высовывать носа на улицу до отхода поезда. В общем, ничего страшного, все как-нибудь образуется. Светка – поймет, Борис, разумеется, покривится, но тоже примет как данность. И это будет одна моя жизнь – скорее всего, точно такая же, как до сих пор. Указующий перст был достаточно очевиден. И я мог остаться среди темных петербургских галлюцинаций, среди тайн, среди смыслов, брезжащих непонятной опасностью, шагнуть глубже в Сумеречную страну. И это будет другая жизнь – скорее всего, сильно отличающаяся от предыдущей. Возможно, две этих жизни через некоторое время сольются, дадут нечто третье, не слишком похожее ни на первое, ни на второе, что-то такое, чего сейчас предвидеть нельзя. Но возможно, что этого не произойдет. Они будут расходиться все дальше и дальше, пока не превратятся в собственные противоположности.

Я и в самом деле не знал, что выбрать. Сердце подсказывало мне – беги, скройся за частоколом мелких московских дел, забейся в щель, пусть все будет по-прежнему. Разум же, успокаивая и охлаждая, призывал остаться, поскольку в действительности ничего страшного мне пока не грозит. Или, быть может, наоборот. Сердце призывало остаться, а разум, бунтуя против него, требовал без промедления спасаться бегством.

В конце концов я перестал прислушиваться к себе, порылся в карманах и вытащил увесистую монету достоинством в пять рублей.

Зачем мне мучаться?

Пусть решает судьба.

Монета сверкнула на солнце, ударилась ребром об асфальт и, прежде чем я успел что-либо сообразить, скользнула в щель у поребрика.

Вот тебе и судьба.

Придется обойтись без ее указующего перста.

Я тихо вздохнул и посмотрел на двери под аркой вокзала. Затем снова вздохнул и оглянулся на переулок, заманивающий в пекло асфальтовых испарений.

А потом я отступил к стене дома, вытащил телефон, набрал номер и попросил Ангелину Викторовну.

– Так это – вы? – растерянно спросил я.

– Это – я, – ответила Гелла.

– Не знал, что вы работаете у Дмитрия Николаевича…

– Мы с ним по очереди, день – он присутствует в Центре, день – я выхожу. Вдвоем там все равно делать нечего… – Она немного запнулась. – Кстати, я хотела бы сразу же извиниться за тот глупый розыгрыш, который себе позволила. Помните – в кафе, вчера утром?.. Я ведь знала о вашем приезде от Дмитрия Николаевича. Знала, когда вы будете, каким поездом. Догадывалась, что скорее всего заглянете в это кафе. Все ваши, кто из Москвы, сначала идут туда. Вдруг очень захотелось на вас посмотреть…

– Зачем?

– Понять, что вы собой представляете…

Сегодня она была одета в коричневую легкую блузку, расстегнутую до середины груди, джинсы цвета оливок, приспущенные по последней моде на бедрах. Кулон тоже присутствовал. Крупная янтарная капля светилась чуть ниже ключиц.

– Вы мне еще и приснились, – добавил я. – Мы с вами пробирались через какой-то сад. Вы это прекратите – сниться без разрешения. Я потом часа четыре, наверное, заснуть не мог.

Гелла повернула лицо, и я увидел, что глаза у нее действительно разного цвета. Один – ярко-зеленый, словно из травяного настоя, а второй – карий, в тонах поздней осени. Один – легкомысленный, другой – серьезный. Или это – от блеска солнца, бившего сбоку?

Я чувствовал, что опять плыву.

А Гелла подняла руку и осторожно коснулась моей груди.

– Простите, – сказала она. Таким тоном, который, казалось, сейчас надломится. – Простите, простите, пожалуйста, я не хотела… Это вообще зависит не от меня… Не могу объяснить… Знаете, как бывает: чувствуешь, а объяснить не можешь… Помните наш разговор о Хайдеггере? Главное то, что осталось не высказанным?..

– Какие девушки в Петербурге, – заметил я. – О Хайдеггере рассуждают.

– А что еще делать девушкам в Петербурге?.. – Она подхватила меня под локоть и оттащила с угла. – Пойдемте, пойдемте!.. К семи часам я должна вернуться обратно. Сегодня у нас какая-то презентация, Дмитрий Николаевич просил обязательно быть. Придут люди, ему одному не справиться. Давайте вообще отсюда уйдем. Я, конечно, люблю Невский проспект, только не в это время…

Мы с ней свернули на Думскую линию, где, точно мегалитический саркофаг, тянулось здание Торговых рядов, а потом через кусочек Перинной, заставленный транспортом, выскочили на набережную Екатерининского канала. Два грифона, воздев золотые крылья, держали на цепях мост, отражающийся в воде. Из ворот института, где был когда-то Государственный банк, просачивались группы студентов.

– Сюда, сюда!.. – Гелла, увлекала меня вдоль канала.

Я не понимал, куда мы так мчимся.

– Ну, вы же хотели, чтобы я вам все объяснила… Ну, вот… Объяснить я, к сожалению, не могу. Но я могу показать, дать почувствовать. Если вы, разумеется, захотите увидеть …

Далее она спросила, с кем я уже успел встретится, и я ответил, что разговаривал с Машей, Сергеем Валентиновичем, игуменом Серафимом.