Олег Зайончковский - Петрович

— Пойдем, брат, пошамаем. — Дяди-Толина рука легла Петровичу на загривок. — Мы с тобой заработали.

Войдя в столовую, Петрович поначалу растерялся: за столиками сидели одни мужчины. Лысые и лохматые, пожилые и молодые — все они были разные, но чем-то неуловимо похожие друг на друга и на дядю Толю. К тому же все они были между собой знакомы. Мужчины лопали прямо с подносов, успевая при этом громко разговаривать и хохотать.

— Здорово, Толян!.. Привет самосвалам! — послышалось с разных сторон, едва они вошли. — Пацан-то твой, что ли? Сажай его к нам, пусть место займет.

Дядя Толя усадил Петровича к столу, который вот-вот должен был освободиться, а сам отправился на раздачу. Мужчины за столом уже дохлебывали чай, попутно полоща им рты, поковыривали спичками в зубах и с любопытством посматривали на Петровича.

— Как звать тебя, парень?

— Гоша, — смущаясь ответил он.

— Стало быть, Георгий… Ну бывай, Георгий Анатольевич.

И компания, с шумом поднявшись из-за стола, подалась к выходу.

— Петрович я, — пробормотал Петрович, но они уже не расслышали.

А вскоре объявился дядя Толя: за две «ходки» он доставил на двух подносах обед — себе и напарнику. Взглянув на подносы, Петрович обрадовался:

— Котлеты!

Действительно, на второе им полагались котлеты с «рожками», политые жидким желтоватым соусом. Петрович знал, как вкусны столовские котлеты — знал потому, что когда-то они с Петей угощались этим деликатесом во время своих долгих прогулок-путешествий по городу.

— Но сперва борщ, — предупредил дядя Толя.

Что ж, борщ так борщ. Петрович запустил алюминиевую ложку в свекольную воду и подцепил приличных размеров капустный лист. Борщ оказался тоже отменно вкусным. Пусть от подноса припахивало мокрой тряпкой, пусть дядя Толя жевал, не закрывая рта, и хлюпал, и даже громко по-извозчичьи чмокал — пусть. Ничто не портило Петровичу аппетита, и ни на что несмотря, обед был замечательный — один из лучших в его жизни.

За трапезой напарники порядком вспотели, поэтому по окончании ее, когда они убрали за собой посуду и вышли из столовой, им было особенно приятно подставить лица летнему городскому сквознячку.

— Давай покурим, пока в животе не уляжется, — предложил дядя Толя.

Они уселись на бетонном блоке, валявшемся у края автомобильной площадки. Грузовики отъезжали; на смену им подкатывали другие. Шоферы выпрыгивали из кабин, махали приветственно дяде Толе и шли обедать. Светило солнце.

— Хорошо! — с чувством констатировал дядя Толя и выпустил длинную струю дыма.

Петрович кивнул, погруженный в какие-то размышления.

— Дядя Толя, — неожиданно спросил он, — вы не видели такой фильм… там один шофер сажает в машину одного мальчика?

— Может, видел; и чего?

— Ну, шофер и говорит ему: «Я твой папка». Этот мальчик был сирота.

Дядя Толя покосился на Петровича:

— И чего?

— Ничего, просто я вспомнил.

Дядя Толя усмехнулся:

— В кино, брат, всякое случается… — Он бросил окурок на землю и наступил на него сапогом. — Однако хорош нам с тобой прохлаждаться — как думаешь? Пора заводиться.

И снова КрАЗ выкатился на проезжую улицу, хотя правильнее было бы сказать — втиснулся в нее. Эта улица, по которой самосвал совершал свои ходки, называлась 2-я Продольная, то есть по сути названия не имела. Назначение ее в городе было хозяйственное, и в разгар трудового дня из-за обилия движущихся по ней машин она действительно напоминала реку, только берега ее утопали не в зелени, а в пыли и выхлопных газах. По краям проезжей части течение улицы становилось медленнее — здесь тянулись тихоходные толстобрюхие троллейбусы и автобусы. Именно сюда, в крайний правый ряд, угодил, выбравшись со стоянки, КрАЗ и уже долгое время плелся в хвосте одного и того же автобуса, не имея возможности его обогнать. С виду весьма пожилой, автобус этот был львовского производства — с задним расположением мотора и широким воздухозаборником, словно зачесанным снизу на затылок; тащился он явно из последних сил, отчаянно хватая воздух вентилятором, кашляя и горько чадя. Когда автобус делал остановку, вставал и КрАЗ, с тяжким пневматическим вздохом утыкаясь ему в спину. Дядя Толя, обратившись в щуку, невозмутимо покуривал — он выжидал удобного момента для рывка. Петрович, подавляя приступы нетерпения, от нечего делать наблюдал за посадкой и высадкой пассажиров. Эти пассажиры — дневные — отличались от утренних и вечерних как возрастом, так и габаритами. Здесь были женщины такие толстые, что если они входили в автобус через задние двери, то из передних кто-нибудь выпадал; здесь были ручные младенцы, похожие на тряпичных кукол, и были старички, бравшие когда-то города, а теперь неспособные самостоятельно одолеть ступеньку. Только крепких, сильных мужчин и женщин мало было среди этой публики. Оно и понятно: крепкие и сильные днем работали, а если бы они не работали, то не бежали бы машины по городским улицам, не строились бы дома и не дымили бы заводы.

Старый ЛАЗ задыхался, но полз, вычерпывая раз за разом свой нестроевой контингент. Люди воодушевлялись с его прибытием, скучивались, облепляли узкие двери, — всем не терпелось поскорее стать пассажирами. Но были и исключения; например, тот мужчина на лавочке под расписанием, который не принял участия в штурме, а так и остался сидеть, равнодушно покуривая. На мужчине были солнечные очки и такая же рубашка с пальмами, какую, помнилось, носил Петя… и курил он как-то похоже… Автобус уже отвалил от остановки, уже КрАЗ тронулся вслед за ним, когда Петровича пронзила запоздалая догадка.

— Стойте! — встрепенулся он. — Дядя Толя, остановите!

КрАЗ вильнул.

— Что случилось, малый? До ветру захотел?

— Нет, но мне надо! Остановите, пожалуйста… — В голосе Петровича звучала такая мольба, что дядя Толя послушно затормозил.

— Эй, ты что в самом деле? Какая тебя муха…

Петрович забормотал горячо и сбивчиво, что ему надо выйти… очень-очень надо, и что дяде Толе не о чем беспокоиться, потому что Петрович отлично знает, как отсюда добраться до дому.

— Да как же я тебя в город высажу… — покачал головой дядя Толя, но, увидев, что Петрович вот-вот заплачет, сам отпер ему дверцу.

— Ну дела… — Он усмехнулся. — А я-то хотел тебя усыновить… Постой… — Дядя Толя сунул руку в карман и вытащил мятый рубль: — Возьми-ка, брат, на дорожку.

Спрыгнув на землю, Петрович припустил было назад, в сторону автобусной остановки, но, услышав, как взревел за его спиной дизель, обернулся. Он помахал рукой отъезжающему КрАЗу, и тот гуднул ему в ответ.

Мужчина в черных очках по-прежнему курил на лавочке. Сомнение шевельнулось в Петровиче при виде этих очков, но тут же растаяло: ошибки быть не могло.