Стэйси О'Брайен - Сова по имени Уэсли [litres]

Мне кажется, Уэсли немного отставал в развитии от большей части совят. Возможно, виной тому было отсутствие настоящих родителей и, как следствие, необходимость учиться многим вещам самостоятельно. Опять же, поврежденный нерв наверняка тормозил процесс укрепления крыла и, соответственно, стабилизации полета. Даже научившись нормально летать, Уэсли явно испытывал трудности с выносливостью, и после нескольких минут полета его правое крыло неизменно начинало провисать. В дикой природе он не смог бы не то что прокормить целое гнездо малышей – он и одного себя-то вряд ли смог бы «содержать». Но летать ради развлечения ему определенно нравилось.

Как-то раз на выходных Уэсли проспал бóльшую часть дня у меня в комнате, и когда стемнело, я решила его проведать. Я открыла дверь в спальню, и мой любимец, явно целившийся мне на голову, не справился с управлением, врезался мне прямо в лицо и запутался в моих длинных волосах. Он, естественно, запаниковал и довольно ощутимо расцарапал мне лицо. Выпутав его из волос, я повела себя так, будто ничего не случилось, во избежание очередной сцены из серии «мне так стыдно», кои неизбежно следовали за его полетными «эксцессами». Правда, мне после этого несколько недель пришлось терпеть заботливые расспросы о моем гипотетическом «жестоком парне» и «домашнем насилии». Я за всю жизнь настолько привыкла к постоянным царапинам от животных, особенно от сов, что никогда не пыталась их как-то активно залечивать, а просто, как и все биологи, регулярно прививалась от столбняка (центры реабилитации обычно настоятельно рекомендуют своим сотрудникам прививаться еще и от бешенства, но этим рекомендациям, как правило, почти никто не следует, и я не исключение, – все же бешенство встречается достаточно редко).

Когда работаешь с хищными птицами, потеря концентрации даже на секунду чревата катастрофическими последствиями. Вскоре после столкновения с Уэсли произошел один крайне неприятный случай. Я была на работе и как раз хотела прибраться в карантинной зоне, где на тот момент жил один весьма игривый филин, бросавшийся на все, что двигалось. Он приехал к нам из другого центра, так что нам пришлось некоторое время держать его на карантине, чтобы удостовериться, что он ничем не заразит остальную популяцию.

Надо сказать, что виргинские филины огромны. Они гораздо крупнее, тяжелее (около пяти фунтов) и сильнее сипух, весящих обычно около фунта, и имеют размах крыльев до четырех-пяти футов. Конкретно этот виргинский филин временно жил в чем-то вроде большой деревянной коробки с насестом и выдвижной металлической пластиной вместо пола для удобства чистки. Я беспечно просунула руку под дверцу, намереваясь выдвинуть эту пластину, и филин немедленно отреагировал, пронзив мою кисть своими когтями до самых костей. Сначала я услышала жуткий, протяжный и высокий крик, прокатившийся по совятне, и лишь затем поняла, что кричала я сама. Несмотря на дикую боль, мне пришлось подтащить раненую руку, на которой вдобавок продолжал сидеть здоровый виргинский филин, обратно к дверце, чтобы дотянуться до нее другой рукой и отцепить напавшего. Каким-то образом я умудрилась по одному вытащить каждый его коготь из каждой косточки в руке. Филин хотел поиграть еще и требовательно ударил изнутри по дверце когтями, клацнув при этом клювом. После этого он прыгнул к краю пластины, надеясь снова добраться до моей несчастной руки.

В тот раз, поскольку это была уже отнюдь не царапина, меня немедленно отправили к врачу за счет рабочей страховки, покрывавшей увечья, полученные в ходе исполнения трудовых обязанностей. В приемной сидели мужики во фланелевых рубашках и рабочих ботинках, в основном с переломами и грыжами межпозвоночных дисков. Я заполнила анкету, сдала ее в регистратуру и села ждать своей очереди.

Вскоре появилась крайне мрачная медсестра и попросила пройти с ней в кабинет для пояснения моих ответов на некоторые пункты в анкете. Глядя на листок бумаги, она спросила:

– Так как, говорите, вы получили травму?

– На меня напала сова, – ответила я.

Она положила на стол ручку и взглянула на меня.

– Здесь нельзя это писать.

– Но это правда…

Медсестра встала и вышла из кабинета. Через несколько минут она вернулась в сопровождении заведующего отделением.

– Видите ли, юная леди, есть небольшая проблема – это не рабочая травма.

После почти часа препирательств я воскликнула:

– Слушайте, это было исследование в Калтехе. Позвоните моему начальнику, в конце концов!

– Так и сделаем, – пообещал заведующий, вставая.

С этими словами он вышел из кабинета, а вскоре робко вошла все та же медсестра, сделала мне укол от столбняка, дала антибиотики и отправила меня восвояси.

На самом деле, мне крупно повезло, что между мной и тем виргинским филином была дверца. При настоящем нападении совы обычно целятся когтями в глаза, и, не будь между нами преграды, я вполне могла лишиться зрения. Хоть нам, биологам, и рекомендуют носить защитные очки, мы редко их надеваем – они громоздкие и безумно раздражают. На одного парня как-то напала сипуха, но как раз он, по счастью, был в очках. Так что вместо слепоты он отделался лишь восемью аккуратными проколами на лице – по четыре штуки симметрично вокруг обоих глаз. Кажется, ученые до сих пор не знают точно почему, но большинство животных, что хищников, что травоядных, имеют свойство целиться в первую очередь в глаза противнику. Причем они знают, где у него глаза, даже если противник принадлежит к совершенно другому биологическому виду. Ошейниковые кобры, к примеру, стреляют своим ядом по глазам самым разным животным с меткостью, которой позавидовал бы любой снайпер. У многих животных – мотыльков, гусениц и рыб – есть ложные глаза-рисунки на маловажных частях тела, типа хвостов, призванные обмануть нападающего и отвести удар от настоящих глаз. Логично предположить, что животные, приучившиеся атаковать в первую очередь глаза противника, всегда имели большие шансы на выживание и передачу своих генов потомству, и, таким образом, бóльшая часть животных в ходе эволюции стали атаковать именно глаза – это наиболее быстрый и безопасный способ лишить боеспособности как сопротивляющуюся жертву, так и нападающего хищника.

Приближаясь к дикому зверю, я всегда отвожу глаза и стараюсь лишний раз не смотреть на него, поскольку любое животное всегда в первую очередь будет смотреть именно в глаза, пытаясь понять ваши намерения. Однако прямой взгляд в глаза ручного животного – это, напротив, проявление привязанности. Хомяки часто умываются, сидя на руке у хозяина и глядя ему в глаза, они могут спокойно лежать у него на ладони, нос к носу и глаз к глазу, как бы общаясь таким образом. Даже многие ящерицы, которых я в свое время держала у себя, часто смотрели в глаза мне и друг другу. Кажется, все сколько-нибудь разумные животные, даже рептилии, понимают, что глаза – это окна, сквозь которые можно проникнуть в разум их владельца.