Стэйси О'Брайен - Сова по имени Уэсли [litres]

Теперь мне предстояло познакомить подвижного Уэсли с ножными путами и придумать, как привязать его к насесту, не слишком при этом ограничивая. Обычно владельцы соколов связывают птицам ноги кожаными ремешками и к ним же цепляют поводок, вынося своих питомцев на улицу. Я несколько усовершенствовала этот метод, привязав мягкий ремешок только к одной из лап Уэсли, чтобы он уловил принцип, но при этом ноги не были связаны. Поводок же я прикрепила к верхней части «пня». Кажется, получившаяся конструкция пришлась ему по вкусу, к тому же она позволяла ему спрыгивать и ходить по полу. Я привязывала его к насесту всякий раз, когда мне нужно было отлучиться, поскольку он пока не знал, с чем можно играть, а с чем – нет, и оставалось лишь гадать, в какие неприятности он угодил бы без надзора. В дикой природе птенцы в этом возрасте все еще живут с родителями и учатся всему на их примере. Они уже выбираются из гнезда и сидят на ветках, но по-прежнему целиком зависят от мамы с папой не только в плане пропитания, но и в плане наставлений.

Уверенно освоив ходьбу, Уэсли стал смешно ковылять за мной из одной комнаты в другую. Он вообще всюду за мной ходил, когда не был привязан, и внимательно следил за всеми моими действиями. Самое главное, что куда бы он ни направлялся, он спешил. Он даже расправлял на ходу крылья, как в полете, хотя, честно говоря, смотрелось это, будто он изображает самолетик. Он поднимал ногу до самой груди, резко выбрасывал ее вперед на всю длину, переносил на нее вес и проделывал то же самое другой ногой. В результате получался эдакий до невозможности смешной галоп, который так и сохранился у него на всю жизнь. Непосредственное выражение его лица при этом лишь усугубляло ситуацию, и мы с Вэнди частенько хохотали при виде его бега.

Впрочем, даже взрослые совы при беге выглядят довольно забавно. В дикой природе сипухи почти не передвигаются по земле – они, как правило, приземляются только чтобы схватить добычу, их лапы предназначены для того, чтобы прочно сидеть на ветке, обхватив ее кольцом длинных когтей. На земле же из-за длины когтей пальцы у них оказываются нелепо оттопырены вверх, а дополнительные подушечки на лапах мешают им передвигаться по плоской поверхности. Они не умеют проворно и быстро бегать, как ржанки, или делать точные прыжки и перескоки, как воробьи. Сипуха, шагающая пешком – это целое представление, что вполне соответствует их характеру. У них все всегда сложно, запутано, беспорядочно, довольно смешно и безумно срочно, несмотря на то что сами они считают себя птицами очень важными. В то утро, когда Уэсли впервые проследовал за мной из спальни в гостиную, я опустилась на ковер, и он немедленно заполз ко мне в объятия, слегка обалдевший от вида новой большой комнаты. Однако всего через пару минут любопытство все же пересилило страх, он спрыгнул на пол и отправился исследовать помещение. Вэнди тут же побежала за фотоаппаратом. Уэсли остановился, склонил голову набок и с неприкрытым интересом уставился на нацеленный на него прибор. Затвор щелкал не переставая. Уэсли пялился в объектив, наклоняя голову то вверх, то вниз, то вбок под разными углами – прямо сова-фотомодель. Мы с Вэнди просто по полу катались со смеху, чудо, что хотя бы часть из тех фотографий вышли в фокусе.

Несмотря на быстрый рост, в пять недель Уэсли все еще был не похож на сову. Все его тело, включая лапы и недоразвитые крылья, было покрыто белым пухом. Он выглядел бесформенным и каким-то… комковатым. На попе и бедрах у него рос особенно густой пух, от которого он так и не избавился с возрастом. Я называла это его «шароварами» – уж больно было похоже. В дикой природе совиные «шаровары» – не просто украшение: они задерживают теплый воздух и распределяют его по телу, когда совы спят, поджав лапы, в холодную погоду.

В шесть недель крупная голова Уэсли все еще была непропорционально большой по сравнению с остальным телом. Лапы его были на вид будто чешуйчатые и наводили на мысли о рептилиях. Они тоже казались огромными на фоне прочих частей его тела, и оканчивались острыми, как бритва, когтями. В дикой природе совята на этой стадии развития обычно практикуют своеобразные предполетные упражнения – карабкаются по стволам деревьев, вонзаясь в кору когтями и клювом и поднимая себя вверх за счет мышц ног и постепенно растущих крыльев. К несчастью, Уэсли решил, что из меня выйдет вполне неплохая замена дереву. Его острые клюв и когти, предназначенные убивать и разрывать плоть, весьма больно ранили, и мне пришлось взять привычку постоянно носить плотные джинсы, не снимая даже на ночь.

Как-то раз мы гостили у моей мамы, и Уэсли вздумалось полазать по моим голым рукам.

– Дорогая, он не царапает тебя своими клешнями? – спросила мама.

– Это не клешни, мам, – ответила я.

– Ой, в смысле, своими локтями?

– Наверное, все же когтями, мам. Это называется когти.

Она качала головой и недоумевала на тему того, как я буду искать себе мужа, будучи расцарапанной с ног до головы, чем добавила мне беспокойства по поводу предстоящего свидания с Полом. Биологи обычно гордятся своими шрамами и обожают обмениваться байками о самых странных тварях, которые их когда-либо кусали, но Пол-то биологом не был.

Мои руки и впрямь были покрыты длинными и тонкими царапинами от когтей Уэсли, но у меня имелись следы и других боевых ранений – например, небольшие участки кожи, «выдолбленные» клювами больших сов, обитавших в Калтехе. Но самый крутой из моих шрамов располагался на правом запястье – его мне оставил на память трехфутовый бентосный червь своей шестидюймовой выдвижной челюстью (скорее всего, с нее писали выдвижную челюсть пришельца из фильма «Чужой» – сходство было почти полным). Бентосом называется слой отложений на дне океана, где обитают эти черви. Они прячутся в иле, а когда жертва проплывает над ними, выстреливают вверх своими челюстями, ловя ее и утаскивая вниз. Я была тогда на корабле в составе экспедиции, изучавшей, как изменение течений влияет на бентосную жизнь (и заодно на зоопланктон на поверхности). Мы выловили при помощи сети одного червя, как вдруг тот впился мне в запястье мертвой хваткой. Первым инстинктивным желанием было забегать по лодке с криками: «Снимите, снимите его с меня!» – но вокруг были ученые, и это смотрелось бы совсем не круто, так что вместо этого я замерла и выдохнула: «Кто-нибудь может помочь отцепить от меня эту штуку?» В конце концов нам удалось разжать червю челюсти и выбросить его обратно в воду, хоть и вместе с куском мяса, выдранным из моей руки. Сама я, однако, ликовала – теперь у меня была наикрутейшая история из серии экзотических укусов.

Только вот я сомневалась, что шрам, оставленный бентосным червем, сыграет в мою пользу на свидании с музыкантом.