Михаил Елизаров - Земля

– Рюша убористая чёрная, рюша убористая белая, бант, рюша-резинка, рюша белая с кружевом, рюша парча-золото, тесьма двухцветная с золотом, тесьма с кистью и тесьма плоская, колокольчик, три сантиметра ширина…

Чернаков приложил палец к губам, и я послушно умолк.

– Рюша – кристалон, покрывало – гипюр, покрывало – гипюр набивное, комплект шёлк – наволочка, покрывало, наволочка православная – хэбэ, наволочка православная – шёлк. Покрывало и наволочка православные – шёлк с золотом…

– Пошли, девчонок навестим, – сказал Чернаков.

Мы прошли вперёд по коридору.

– Тут столярка, где, собственно, собирают коробки, – Чернаков коротко заглянул в тёмное помещение. – Хит продаж – универсальный четырёхгранный гроб, так называемая колода, на втором месте – европейский шестигранный…

– Зарема, голубушка, я так ничего не услышу! – донеслось из проёма в стене. – Я что-то пропустила, Илюса Илдаровна?

– Нэ-эт, – протяжно ответили.

– По дозаказу тафта полиэстеровая белая, пятьдесят метров. Креп-сатин алый – пятьдесят метров, лиловый – пятьдесят метров…

Мне показалось, что я уже слышал эти певучие интонации в телефоне, когда звонил в “Гробус” по городскому номеру.

Чернаков постучал костяшками по гулкой перегородке, потом шагнул внутрь:

– А кто у нас такой рассеянный документацию теряет?!

“Цех” представлял собой квадратное помещение с тремя электрическими швейными машинами и большим гладильным столом. Пахло разогретым утюгом. Вдоль смежной с обойным цехом стены высился стеллаж с тканями: синими, лиловыми, красными. Несколько полок занимали белые стёганые матрасики с бортами – видимо, те самые “постели”, о которых говорил Чернаков. Агрегат, чем-то похожий на ткацкий станок, был заряжен рулоном с белой тканью – по её бледному, скользкому холоду я признал материал для пышной подкладки гроба.

Кроме нас в помещении находились три женщины: дородная, за тридцать, брюнетка в деловом костюме: приталенный чёрный жакет, белая блузка, узкая строгая юбка, каблуки, – и две швеи в одинаковых синих халатах, с косынками на головах.

Швея, что постарше, полная, восточного вида женщина, медленно изучила пыльный А4 и протянула его обратно Чернакову:

– Нэ нашэ…

– Тогда, может, вы обронили, Ольга Германовна? – Чернаков одарил брюнетку липучим взглядом. Стало ясно, кто первой принимает на себя эротический натиск гендиректора “Гробуса”.

– Это, Сергей Евгеньевич, дозаказ по фурнитуре на декабрь, – устало сказала брюнетка. – Неактуальная бумажка…

Чернаков махнул рукой, показывая, что вопрос исчерпан. Указал на меня:

– Дамы, позвольте представить. Наш коллега, звать Володей. Это – Ольга Германовна, – брюнетка вежливо улыбнулась, – Илюса Илдаровна… – пожилая швея чуть шевельнула веками. – И красавица Зарема. Девушка на выданье, так что имей, Володька, в виду…

От этих слов всем стало неловко, потому что худенькая Зарема совсем не тянула на красавицу. Простенькое лицо было густо усыпано мелкими родинками. Она, впрочем, порозовела от смущения, спрятала ступни в шлёпках, заправила под косынку русую прядку. Отвернулась к машине и выбила дробную очередь.

– Ну, не будем мешать, – галантно сказал Чернаков и сунул затоптанный листок в карман пиджака.

Вслед за Ольгой Германовной мы вышли из швейного цеха. Она цокала каблуками чуть впереди, покачивала тяжёлыми бёдрами. За ней тянулся приторно-сладкий запах. Чернаков хищно глазел на полноватые ноги Ольги Германовны в колготках с золотистой искрой. Сказал нарочито громко:

– Секретарь, бухгалтер и секс-символ. Три в одном, как говорится!.. – подмигнул мне.

Я на всякий случай показал ему большой палец – Ольга Германовна и правда была эффектной, хотя я не особо жаловал такой ведьмачий типаж с крупным, как у пиковой дамы, носом, глазами навыкате и мясистым ртом.

Она оглянулась, поправила пальцами аккуратную гульку на затылке и томно сказала шефу:

– Неисправим… – а Чернаков довольно захихикал.

Мне вспомнился чудаковатый проводник в поезде, которым я ехал из Москвы в Рыбнинск три месяца назад. Близорукий, в толстенных очках, с усами и бакенбардами, как у породистого швейцара, он примерно в той же манере нахваливал титан, когда кто-нибудь из пассажиров обращался за чаем: “Гениальное изобретение! Вот уж поистине три в одном! И утилизирует мусор, и греет, и поит!”

– Оль, что за рюши ты с Илюсой обсуждала? – спросил Чернаков. – Юбочки из плюша! С венками что решили?

– Зарема и Газиля будут делать…

– Есть уже прайс-лист? О, отлично, давай сюда…

Чернаков остановился, забормотал:

– Венок малый, высота пятьдесят пять, сто семьдесят рэ… Венок-ромбик, высота семьдесят, сто девяносто рэ… Венок-ёлочка, высота шестьдесят пять, двести тридцать рэ, сердце среднее, триста сорок рэ, венок-колесо, пирамида… Венок фантазия малая, полукорзина малая, полукорзина треугольник, корзина корона витая… Ну ладно. Что ожидаем по прибыли?

– Тысяч семьдесят!.. – сказала Ольга Германовна, уворачиваясь от бесстыдной руки Чернакова, норовившей ухватить туго обтянутую юбкой ягодицу. Я сделал вид, что ничего не заметил.

Коридор из гипсокартона неожиданно закончился, и начались вышелушенные кирпичные стены, металлические опоры, уходящие под крышу, – мы вышли к задворкам “империи”. Стало прохладней, пол вместо бетонного сделался земляным. У стены чернели две поленницы из дочерна закопчённых древних шпал. Метрах в десяти виднелись ворота, ведущие на задний двор. Они чуть дребезжали от соседства с пилорамой.

– А знаешь, какая фамилия у Илюсы? – обратился ко мне Чернаков. – Власова! Я, между нами говоря, чурок на работу брать не хотел, кешмек-бешмек этот. Увидел в документах “Власова И.И.”. Подумал, Ирина какая-нибудь Игоревна. А она Илюса Илдаровна…

– Серёжа, – с мягкой укоризной сказала Ольга Германовна, – чем тебе Илюса не угодила? Кто ещё будет так корячиться за семь тысяч в месяц.

– Да я ничего, доволен, – Чернаков в шутку поднял руки, как бы капитулируя перед очевидным фактом. – Вот тут, – сказал мне, – сделаем ещё один цех под венки, корзинки. Чтоб нишу с товаром занять.

Царапнула неприятная догадка – ведь если профессиональная швея получает всего семь тысяч, то на какую же сумму могу рассчитывать я, работая в “Гробусе”?

В кармане у Чернакова зазвонил телефон. Он громко, чтобы перекричать пилораму, ответил:

– Да, Димон, идём! А Мултанчик уже приехал? – после чего отправил Ольгу Германовну в конференц-зал. Та понятливо кивнула и скрылась за белой, почти сливающейся со стеной дверью, что вела в офисную половину депо.

Чернаков спрятал телефон, затем повернулся ко мне:

– Вот, Володька, моё хозяйство. Так и живём.