Иосиф Райхельгауз - Игра и мука

– Случай очень сложный. Четвертая стадия онкологии. Ни в чем не уверена. Был такой больной лет 10 назад – он не выжил. Попробуем…

И повторила:

– Ни в чем не уверена.

А дальше произнесла фразу, которую слышал потом не раз:

– Будем лечить по американскому протоколу.

Оказывается, есть два метода подхода к онкологии: американский и русский (Европа и Израиль – тоже применяют американский). Американский таков: как только обнаруживают очаговую опухоль, стараются, исходя из показателей, максимально нейтрализовать ее химиотерапией, потом сделать операцию и удалить опухоль и метастазы. Никаких импровизаций, никакого индивидуального подхода. Это именно протокол: есть диагноз, на который накладывается готовый алгоритм. Врач не нужен – нужны только анализы и точное исполнение протокола.

Русская школа не подчинена протоколам. Она основана на мнении конкретного врача о конкретном пациенте. Чаще всего, как только в России обнаруживают опухоль, ее удаляют, причем нередко вместе с органом, который она поразила. Иногда это дает замечательные результаты. Увы, не всегда.

Очень хорошая ученица Моше писала что-то. Затем сказала:

– Мы будем вас лечить не обычной химией, а биологическим лекарством «платинум». С вас не упадет ни один волосок. Препарат новый. Эффективность проявляется по-разному. Назначаю лечение по протоколу. Подробности расскажут медсестры. Будем надеяться. Но я ни в чем не уверена.

На всякий случай я поинтересовался, примет ли меня доктор Инбар. Она удивилась:

– Зачем? Все пойдет по протоколу.

На следующий день я сдался медсестрам клиники «АССУТА».

Израильская клиника принципиально отличается от российских, как и вся медицина. Поскольку мне приходилось бывать в московском онкоцентре на Каширке, могу сравнить.

Каширка наводит ужас. Глядя на серую многоэтажную махину, всегда понимаешь, что это место смерти. Входишь – и сразу охватывает паника. Слева – гардероб, в котором вечная очередь. Гардеробщицы кричат, что номерки кончились, и надо ждать, когда посетители заберут пальто и освободят места на вешалках. Справа автоматы по выдаче бахил за 10 рублей мелочью, которой вечно не найти. Тут же аптека, рядом магазин, где продают парики и накладную грудь. Чтобы попасть из вестибюля в саму клинику, нужно преодолеть шлагбаум и фейсконтроль двух мордоворотов, заточенных на то, чтобы никого никуда не пускать. Больные, родственники, врачи толкутся на небольшом пятачке, напоминающем привокзальную остановку в час пик. Человек сразу напуган, сразу хочет от этого места бежать. Хотя мало кто приходит туда по своей воле. Счастье, если есть свой Мещеряков, который повезет тебя в лифте для врачей. Иначе – общая очередь в ожидании никогда не приходящих лифтов, где покорно толпятся люди с перевязками, ранами, дренажами. Жуткие запахи – гноя, плохой пищи, хлорки. Впечатление хаоса, безнадеги и скорой смерти. И чему тут удивляться? Недавно главврач одной из ведущих московский больниц онкологического профиля жаловался, что лечить больных невозможно: нет денег не только на аппаратуру и дорогие импортные лекарства, но и на наши российские аналоги. Такого ничтожного бюджета на медицину не было за всю историю России со времен царизма.

Израильская клиника – Тель-Авивский медицинский центр «АССУТА» – прямая противоположность. Попадаете не в больницу, а в торгово-развлекательный центр. Тоже проходите через охрану, которую не замечаете, хотя она вооружена до зубов. Потому что эта охрана не против вас, а за и для вас. Уже на второй день нового пациента и его родственников узнают и здороваются издалека. Огромное открытое пространство, много зелени, пальм, цветов. Стоит рояль – на нем кто-то иногда играет. Рядом прекрасное кафе для пациентов и гостей. И запахи совсем иные: свежесть, крепкий кофе, ваниль. Книжный магазин, магазин игрушек. Человек, вошедший с улицы без всякого пропуска, бахил и сопровождения может пройти в любую палату и к любому больному кроме операционной и реанимации. Даже в реанимацию пропускают круглые сутки. Слово «пропускают» здесь не подходит, потому что вы просто идете, куда вам надо, никого не спрашивая. Везде автоматы с кофе и чаем, питьевая вода, полное впечатление зоны отдыха или санатория.

Проходишь через детское отделение – игровые площадки с горками и качелями, шарики, куклы, машинки, плюшевые мишки, клоуны, аниматоры. Просто детский клуб, а не больница. Идеальная чистота. Хотя никто не заставляет надевать бахилы или сменную обувь.

А главное – уверенность, что тебя здесь ждут и наверняка помогут. В чем я убедился.

Поселились мы с Алексеем в небольшой арендованной квартире. Неделю ездил в «АССУТА», где мне делали самые разнообразные анализы: пропускали через трубы, просвечивали, сканировали все органы внутри. Кажется, не осталось ни одного отверстия в теле, куда бы не проник какой-нибудь прибор или исследовательская трубка.

В конце недели состоялась встреча с хирургом профессором Франклином Грайфом. Моерер представил его как одного из светил израильской медицины. Грайф вызвал полное доверие. Когда я прихожу в магазин или на рынок, смотрю не на товар, а на продавца. И покупаю у того, кому верю. Комментируя диагноз, доктор Грайф меня не обнадеживал, не щадил, и главное – не обманывал. Он демонстрировал на большом экране весь мой внутренний мир и говорил примерно следующее (переводил доктор Моэрер – Грайф по-русски не знает ни слова):

– Анализы показывают, что у вас маленькая онкологическая опухоль в кишечнике – примерно 3,5 см. Но эта опухоль уже дала огромный метастаз размером 12,6 см, который покрыл значительную часть печени. Если бы вы пришли несколько лет назад, я бы сказал: «Дай Бог этому человеку протянуть еще месяца два». Сегодня есть препараты, которые могут помочь. Сейчас у вас четвертая стадия онкологии. Мы подготовим ваш организм, и я сделаю эту сложнейшую операцию, в ходе которой потребуется удалить более половины печени. Попытаюсь заодно убрать и первичную опухоль – но гарантировать не могу. Операция очень сложная, она будет идти не менее 7-8 часов. И вы должны знать, что она может быть успешной, а может завершиться летальным исходом. Есть определенный процент пациентов, которые не выдерживают. Когда удаляется правая, большая доля печени, человек может умереть от потери крови.

Алексей, который вместе со мной внимал подробному рассказу профессора, старался вникнуть в каждый нюанс и под конец встречи признал, что доктор Грайф очень убедителен.

И я абсолютно доверился врачу и согласился с предложенным протоколом.

Предстояло пройти три курса биологического лечения, после чего хирург и онколог должны увидеть, как ведут себя опухоли и только тогда принять решение об операции. Началось так: меня положили на диванчик – очень удобный. Целый день под капельницей, в вену заливают лекарство большими бутылками. После чего глотаю какие-то определенные таблетки. Много. Решил сосчитать – одиннадцать штук. Через неделю – снова капельницы, но уже меньшего объема. Опять семь дней таблетки. И опять – капельница. Неделя – пауза. Такой полный цикл в Тель-Авиве со мной проделали один раз. Следующие три прошли в Москве и Петербурге. Между ними пришлось возвращаться в Израиль для анализов.