Анна Матвеева - Птичий рынок

Она вернулась с полотенцами, мужской одеждой и обувью (от мужа, который умер, и от сына, который уехал) и женской одеждой и обувью (ее), ведром и шваброй. Стойка часто помогала мужу с пациентами и из-за этого не была брезглива. Отдав гостям одежду на выбор, она хотела сама замыть пол, но гости вдвоем, очень быстро и слаженно убрали растекшуюся по деревянным доскам рвоту. Стойке понравилось, что они всё делали вместе, разделяя действия и ответственность, как две сработавшиеся части одного организма. Стойка проводила беженцев до ванной. Кирилово было современным селом, здесь давно уже появились условия – водопровод и канализация. Дом Стойки и ее мужа стал таким городским одним из первых.

Мигранты помылись и оделись – парень в сыновьи трусы, футболку и носки и мужнин свитер и джинсы, сыновьи ботинки, девушка в Стойкины джинсы, платье, сыновьи ботинки, а еще покрыла голову Стойкиным неношеным платком. Стойка переместила гостей за стол на кухне и хорошенько разглядела, пока они ели человеческую еду. Беженцы были юными, годившимися Стойке в дети, красивыми, похожими друг на друга, но так, как это часто бывает не от родства, а от сильной и взаимной любви. У парня не сошла с губ и щек еще юношеская пухлость, девушка, круглощекая и большеглазая, походила на красавицу, и, возможно, ей и была. Стойка заметила, что оба они так и не смыли с тел прилипшие аистовые перья. Она потерла свою кожу на запястье ладонью, объясняя так, что перья лучше было бы стереть. Девушка поднесла свою руку ближе к Стойке и оттянула кожу. Стойка увидела, что перья тянулись из пор. Она удивилась и спросила снова, где аисты, изобразив руками полет и длинный нос.

Вот домашний театр открыл сезон в Кирилове. Маленькими драматическими кусочками беженцы рассказали свою историю. Стойка поняла вроде, что они заплатили две тысячи евро человеку, чтобы он провел их из Турции (куда они попали на автобусе) в Болгарию через горы и увез в Софию на машине. Здесь в долине он ушел за транспортом и не вернулся. Стойка уловила вроде, что беженцы испугались миграционной полиции и решили превратиться в аистов. (Стойка вспомнила, что миграционная полиция приезжала к ней пару раз и спрашивала про соседей-британцев через дорогу и соседей-русских в доме с левого бока. Ни про кого из них Стойка не сказала плохо, сказала только добре, потому они жили и работали, ухаживали за животными и растениями, прямо как она сама. В бумажках ее остался и мялся где-то телефон миграционной полиции.) Стойка уловила, что беженцы жалеют, что не превратились в аистов еще раньше. Могли бы просто перелететь границу, как это делают все путешествующие птицы, не рисковать жизнью, не тратить денег. Просто-просто. Но тогда они еще не боялись так сильно, поэтому о превращении никто не думал.

Стать аистами им показалось блестящей идеей. Птицы жили так же, как девушка и юноша собирались жить дома, – создавали семью. У пары даже появилась своя собственная, чудная квартира на столбе. С другими аистами беженцы старались не встречаться, те таращились подозрительно, чуяли, что здесь что-то нечисто. Потом ударили морозы, у пары не получилось распревратиться от холода. Мигранты-птицы закоченели, заледенели крылья и лапы. Обнявшись, они засели в виноградниках умирать, глядя на красивую долину. А дальше пришли люди и спасли птиц. Беженцы рассчитывали на сарай или курятник, а оказались в теплом человеческом доме. Они отогревались, спали в соломе, ели лягушек и сырое мясо. Ветеринар вылечил обмороженное крыло девушки. Стойка не только кормила беженцев-аистов и убирала за ними, но и ласково разговаривали с ними, за что они, как поняла Стойка, ей были особенно благодарны. Еще они собирались дождаться настоящей весны и улететь в Софию, где находился родственник юноши. Но всё оттягивали свой полет, не хотели покидать насиженного места, им ощущалось у Стойки почти как до войны дома – уютно и безопасно. От потепления на улице они неожиданно превратились обратно в людей. Очень сложно притворяться долго кем-то, кем ты совсем не являешься, так разобрала Стойка или додумала их слова.

Она поняла, что они городские и недавно поженились. Девушка работала в музее (или в университете), он делал ортопедическую обувь в мастерской или в магазине то ли отца, то ли дяди, то ли брата. Как только перелетели, они перешли через горы в отличных, его производства, стельках. Одежда и обувь, очевидно, затерялась в полях после превращения. Здесь беженцы очень боялись детей и пса Себастьяна и очень благодарили Стойку, что она не пускала тех в комнату. Хотя и у девушки дома тоже жили пес и братья-дети. У парня, кажется, тоже, но, возможно, Стойка что-то не так поняла. Ей, привыкшей видеть мигрантов по телевизору в похожих на грязные айсберги лодках или в вытянутых загонах беженских лагерей, удивительно было наблюдать за такими людьми в пространстве своего дома, в одежде ее семьи, оживляющих и украшающих ее.

Более всего Стойку поразила мысль, что до того, как побежать, эти люди жили какой-то своей собственной жизнью в оставленном городе – с музеем (или университетом), стельками, собакой, братьями, в своем огромном, как изображала девушка своими крыльями-руками, доме – от которого, как поняла Стойка, осталась только труха. Куда делась обитавшая там родня – спросить она не решилась.

Беженка удивила Стойку. Хоть она и покрывала голову, и говорила вежливо, но вела себя как умная, деятельная и внимательная принцесса. Она была со своим долговязым и серьезным мужем в паре не то чтобы главная, но источником всех важных искр, из которых дальше разгоралось жизненное движение. Стойка помнила, что она вела себя похоже в молодости, но Илия не воспринимал ее искр всерьез, к чему бы ни относилось их будущее и несбыточное пламя – работе, дому, сыну, отдыху, сексу. Потом муж и вовсе принялся раздражаться, обжигаться об искры, обвинять жену в глупости, легкомысленности, детскости. Она выработала иммунитет к мужу, перестала производить искры и чего-то хотеть.

Стойка решила оставить беженцев себе на какое-то время. Это было опасно и недальновидно. Аисты все-таки улетали в июле-августе обратно на юг, а мигранты не собирались возвращаться домой. Но Стойка скоро успокоилась – бродила в паре бывших птиц шаровая молния нового отъезда.

Стойка отдала гостям одеяла, набор постельного белья, старый бабкин сундук, пустой советский шкаф и новый торшер. Четыре маленьких а-четвертых окна Стойка просто закрыла ставнями. Парень и девушка беспрепятственно передвигались по дому к кухне и ванной. На улицу не выходили, это было опасно. У себя в комнате они рассматривали медицинские книги на русском и б о лгарском языках, разговаривали и, как слышала Стойка, молились.