Александр Цыпкин - Девочка, которая всегда смеялась последней [litres]

– С авторами зато лично пообщаешься, это интереснее.

Мужчины засмеялись.

– Да мне организационно надо много что закрыть, если серьезно. Сдаю жизненный, так сказать, отчет. Вдруг выяснилось, что земля на даче оформлена криво, с акционерами кое-какие неясности есть, плюс у Сереги вопрос с поступлением. Короче, у меня тут расписано все по минутам до самого конца, хотя могу, конечно, умереть раньше срока. На том свете скажут «недоношенный». Ну, надеюсь, выходят уж как-нибудь.

– Это смешно, это я запишу. Может, тебе помочь чем? Ты говори!

– Нет, вот это смешно, а не то что мертвец недоношенный. Поможет он. Ты мне, конечно, как брат, но мы оба знаем, что если ты начнешь моими делами заниматься, то я и без земли останусь, и без бизнеса. Просто в гости заходи. Хотя нет, будет минутка, этой сволочи Ширину дай в табло, только не убей.

– Это запросто. Он и правда скот редкий, у самого руки чешутся. Убил бы. Но поберегу твое тамошнее спокойствие.

– Мое?

– Ну представь: я Ширина убью, и вы там сразу с ним увидитесь. То есть мы с тобой – хрен знает когда, а ты с ним – сразу. И мне обидно, и тебе неприятно.

– Лейкин, ты не ссы, я тебя сразу там увижу. Умру, зачекинюсь, как молодежь говорит, и сразу ты следом за мной.

– Почему? Думаешь, я тоже…

– Нет, конечно, я уверен, ты еще сто лет проживешь. Но пойми, там так все устроено, что время течет по-другому. Здесь года – там секунды, как в космосе. Сколько бы ты ни прожил, я тебя сразу увижу, даже соскучиться не успею. И меня там, ну, к примеру, баба Тома тоже не ждала все эти годы. По ее времени я почти сразу за ней приду.

– Ни хрена себе… Это кто тебе сказал? Или прочел где?

– Прочел в книжке одной. Как ты понимаешь, я тут в этой теме поднатаскался.

– Ну очень даже может быть… Подожди, тогда следующий вопрос: а как же ты меня узнаешь, я же старый буду?

– Лейкин, там не идиоты сидят, я тебя увижу таким, каким видел в последний раз. Это тоже такой фокус. Не понял, как устроено, но толково. Вот, допустим, бабу Тому я увижу там старой, а она меня – таким, каким я был десять лет назад, когда она умерла. А ее мама бабу Тому увидит девушкой молодой. Так что ты хоть пол поменяй, прибудешь ко мне мужиком, да еще относительно молодым. Бороду только сбрей.

– Бороду… э-э-э-эх… А мне нравится…

– Бриться тебе лень, придурок. Я же знаю.

– Ну да…

– У тебя-то как?

– Да… Хотел сказать: по сравнению с тобой, не так плохо.

– Всегда говорил: юмор – не твое. Так что плохого?

– Да в целом все хорошо, но Ксюша… Знаешь, что-то с ней не так.

– Что случилось?! Здоровье?! Может, чем помочь?

– Нет, что ты! Со здоровьем все хорошо, но у нее почти нет друзей, парня тоже нет. Ходит на лекции, возвращается – сидит дома либо бродит одна по городу, ну иногда на какой-нибудь день рождения свалит. Ну что это такое? Восемнадцать лет, гуляй не хочу! И ведь не страшненькая.

– Я бы даже сказал – красивая. Странно, конечно. Ну а интересуется чем-то?

– Да не то чтобы я знаю… Как ни спросишь – все вроде в порядке, подрабатывает вечерами официанткой, но все равно…

– Может, в религию ударилась?

– Вроде нет. Хотя она все время про Восток читает, но там скорее философия. Ты бы с ней нашел общий язык. Думал ее даже с собой взять, но она бы изревелась здесь, мне кажется. Она вообще-то чересчур впечатлительная, если честно.

– Чересчур, Лейкин, не бывает. И не всем же быть такими бревнами, как ты.

– Это точно. И с Маринкой у них тоже не очень. Я с Ксюшей пытаюсь сам говорить, но она на меня так смотрит, как будто это я ребенок и это я ничего не понимаю. Вот я, конечно, выступил, приехал к другу в хоспис и нагрузил!

– А ты не помнишь, как ты ко мне на сборы приехал и сожрал все, что мне мама привезла? Так что не переживай, в моей ситуации всех дел не переделаешь. С Ксюшей повидаюсь, надеюсь, реветь не будет.

– Спасибо, Витек… Эх, какой ты все-таки человек…

– Обычный. Ладно, мне сейчас кое-что делать будут, поезжай, созвонимся, увидимся!

– Спасибо, старик! Ну ты тут… даже не знаю, что сказать.

– Ну скажи «не скучай». Точно не ошибешься.

Боря вышел из хосписа, поехал домой, зашел к Ксюше, она слушала какую-то музыку. Решил прилечь и потом уже рассказать про дядю Витю. Он проспал до вечера, утром нужно было бежать на работу, в офисе Боре стало плохо, и через полчаса он умер. Внезапная остановка сердца.

Когда Вите сообщили, он долго не мог прийти в себя. Боря убежал на тот свет раньше. Молодой, здоровый Боря умер, а Витя в хосписе еще нет. Интересное у Бога понимание иронии, Ремарк бы оценил.

«Встречу его с дурацкой бородой, значит… Эх, Борька, Борька…» – Витя смотрел на лежавшего в гробу друга. После похорон Витя подошел к Ксюше.

– Дядя Витя, спасибо, что пришли… Он вас так любил. – Ксюша заплакала, но быстро остановилась, замялась и как-то аккуратно, но с большой любовью сказала: – Я все… все про вас знаю, поэтому как дела не спрашиваю, папа мне сказал, что вы в хосписе.

Обычно все произносили это слово через паузу, отводили взгляд, а Ксюша сказала все спокойно.

– Это да… Не самое веселое место, зато время есть подготовиться, все дела в порядок привести…

– Да. Папа вот не успел… Хотя он бы их еще больше запутал…

Слезы снова навернулись на глаза. Именно недостатки, какие-то дурацкие, раздражающие нас при жизни привычки мы потом вспоминаем десятилетиями как самое дорогое, что было в любимом человеке.

– Это точно. – Витя улыбнулся и обнял Ксюшу. – Ты лучше расскажи, как твоя жизнь?

– Все хорошо, дядь Вить, учусь, работаю.

– Слушай, я врать не буду: папа мне сказал, что очень за тебя переживает. Ну… точнее – переживал, что ты все время одна. Уж насколько он носорог, а чуть слезу не пустил. Даже попросил меня с тобой встретиться. Получается, последняя просьба, сама понимаешь, не выполнить не имеем права. – Витя усмехнулся.

– Надо же… Не думала, что папа волновался… А я, представляете, давно хотела именно с вами поговорить.

– Давай, может, завтра? Только, если тебе несложно, ты ко мне приезжай. Место, конечно, не лучшее, хотя люди все хорошие… Но пообещай, что без слез. Мы твои проблемы решаем, а не мои, договорились?

– Конечно! Конечно! Обещаю, плакать не буду!

Ксюша была очень трогательная и какая-то очевидно неудобная для сегодняшнего мира. Казалось, ни мир, ни она не знали, что делать друг с другом. Одета очень просто, практически без косметики, одна сережка, браслеты индийские, телефон треснутый. Она хорошо отучилась в школе, легко поступила в университет, зачем-то на исторический, родителям так и сказала – чтобы от лекций получать хотя бы радость. Со сверстниками отношения были ровными, даже приветливыми. Ксюша много раз пыталась влиться в компании, но прислушивалась к беседам и понимала, что ей там тяжело. А еще у нее было незлое и радостное лицо.