Анатолий Ткаченко - Воитель

— И здесь. Народ должен любить, лечить и хорошо содержать своих художников.

— Вот как? Вы не шутите?

— Нэт, — сказал Буркало, вспомнив, что надо говорить с прибалтийским акцентом.

— А мне стыдно. Я учительница, преподаю как-никак справедливость… Со мной впервые такое. В вас что-то есть, вы берете уверенностью, внушаете свою волю, что ли… Возле вас делаешься робким, аж мурашки по коже. И хочется, извините, с вами спорить, не соглашаться.

— А уйти не хочется, правда?

— Пожалуй.

Светлана Сергеевна примолкла, задумавшись. Размышлял и Буркало, определяя более четкое свое отношение к этой настырной учительнице.

Он делил женщин (для себя, конечно) на четыре категории: миссис — девушка, познающая жизнь до замужества (Капитолина, например), леди — развлекающаяся вдовушка с видами на выгодный брак (такова Вероника Олеговна), мадам — замужняя, образованная женщина, мечтающая о поэтической серьезной связи, и матрона — семейнодетная особа, выпавшая из любовного обращения. По этой шкале «ценностей» получалось: «Светлана Сергеевна — мадам. Самостоятельная, с принципами, в браке — равная мужу, а то и главенствующая; она сама решает, как ей вести себя на работе и дома; она не против интересного знакомства, но чтобы… (смотри, как говорится, выше). С такими вот и случаются «солнечные удары», такие по запальчивости бросают мужей и быстро разочаровываются в любимых. Словом, категория женщины, совершенно не интересующая Буркало. Он зябко передернул плечами, представив себя уламывающим Светлану Сергеевну (явно не сотрясенную «ударом») на близость, — измучила бы сомнениями, страхами, беседами о возвышенном… Иной девице легче с невинностью расстаться, чем такой мадам со своими книжными принципами. Зачем Буркало эти взаимоистязания? Какая награда за них? Мадам наверняка и в постели будет «анализировать» свои и его поступки. К тому же он верен юной Капитолине. Через день-два она навестит своего Буркалетдинова в санатории; продаст Клариных щенят на Птичьем рынке — и приедет; кое-чего деликатесного прихватит для «чингисхановского дастархана». А тут со знакомствами навязываются. Заметит Капитолина — обидится. Ему же и малым чем-либо не хочется обидеть ее: не свинья он какая-то, пока любит — не изменяет.

— Странная у вас философия… в словах, поведении… — сказала Светлана Сергеевна, глядя себе под ноги и что-то додумывая.

— В здоровом теле — здоровая философия, — ответил примирительно Буркало.

— А говорят, вы сильно больны, одиннадцать болезней у вас будто бы нашли?

— У вас двадцать найдут, если поищут.

— Как понимать, извините?

— Понимайте так: требовать надо. Человек молчит — общество не разумеет. Врачи тем более.

— А насчет отдачи как?

— Отдавайте, если у вас есть лишнее и хорошее.

— Как понимать?

— Как сказано. Вам все нужно разъяснять, будто не вы учительница. Иной отдает, а многие другие думают: лучше бы при себе свое оставил.

— Пожалуй.

— Вот и я не стараюсь отдавать. А вам приходится.

— Это часто мучает меня. — Светлана Сергеевна вынула из сумки платочек, провела им по лицу, словно намереваясь смыть с него невеселое выражение. — Но ведь учить кому-то надо… А по призванию — единицы.

— В том и беда человечества. Да вы не печальтесь! Вы как все, в потоке, вины у вас — никакой. Хотите, я угадаю ваши духи? «Снежные», правда? Вот, угадал! Расшифрую: «Фантазийного направления, с сильной зеленой нотой на оригинальном прохладном фоне». Точно по рекламе. А вот та дама, в соломенной шляпке и красном сарафане, «Настроением» душится — «оригинальный аромат обогащен пудровой нотой, нюансами цветов ландыша и флердоранжа». Могу проинформировать: в этом сезоне модны цветочно-фантазийные ароматы с оттенками зелени, белых цветов, например гиацинта, жасмина, туберозы. Как, нравятся вам мои познания в отечественной парфюмерной продукции?

— Потрясающе!

— Великодушно делюсь. Невредные для общества сведения.

— С вами не скучно, только как-то… — Светлана Сергеевна не договорила, вернее, голос ее растворился в грохоте и свисте турбин пролетевшего низко над лесом самолета, и она, чуть морщась, спросила: — Вы любите летать?

— Летаю в фосте, как говорит один мой приятель, корреспондент.

— В хвосте?

— Да. Самолет падает — фост всегда остается.

— Вы очень заботитесь о себе.

— А кто обо мне позаботится? Отца и мать не помню, дедушка с бабушкой наследства не оставили. Кто мне создаст комфорт? Без комфорта сейчас — не жизнь для цивилизованного человека. Искусство и то «комфортное» создают.

— Ну, вы такой… Могли бы заботницу найти.

— Ищу. И понял: любовь — не запонка, которую можно найти, если потерял, да и то в квартире. Любовь сама тебя найдет, она находит достойных ее, просто живи, ходи, дыши… Хорошо живи, конечно, жизнь сама по себе — любовь к тебе.

— Интересно рассуждаете, но как-то ужасно эгоистично. Самодовольно, что ли? Вы, Буркалис, такой благополучный, такой импозантный, здоровый на вид, что…

— Можете не договаривать, огорчите меня и себя. А мы на лечении и отдыхе. Сам о себе скажу: я нужен. Именно такой, как есть. Вы правильно определили. Люди должны видеть здоровых, импозантных, довольных. Так им интереснее жить. Я — экспонат, наглядное пособие для подражания. Эта моя философия успокоит вас?

Светлана Сергеевна пугливо зыркнула на Буркало, чуть отшагнула, точно опасаясь неких заразительных токов, исходящих от него, но губы ее решительно сжались, у переносицы напухла волевая складочка — так, вероятно, она ведет себя с наглыми учениками, и Буркало понял: сейчас он услышит длинную, резкую, аргументированную речь учительницы, в которой она осудит его и ему подобных как нежелательное, даже вредное явление в нашей жизни, с коим надо непримиримо бороться, и т. п. Назревал явный перебор дружеских отношений, милая прогулка могла превратиться в ненужную им обоим вражду средь такой природной и комфортно-санаторной благодати. Буркало решил прервать дальнейшее совместное нагуливание здоровья, да и пора было говорить друг другу вежливое «спокойной ночи вам».

Он отвернулся, сунул руку в карман куртки, а когда вновь глянул чуть свысока на Светлану Сергеевну, женщина с испугом отстранилась: рядом шел белобородый, очкастый, невероятно носатый старик… Она ойкнула, потерянно спросила:

— Кто вы, откуда?..

Буркало хрипло закашлялся, сиганул через кювет и скрылся в тихих сумерках вечернего леса.

Вскоре он подходил к своему коттеджу у синего, парившего туманцем пруда, легко посмеиваясь, примирительно думая: «Суслики, птички, комары на задних ножках — плазма жизни! Живите весело и не обижайтесь».

— Бур-ла-ла!