Пьер Леметр - До свидания там, наверху

Полина не была шокирована и проявляла терпение. Даже можно сказать, спокойствие. Она утверждала, что в любом случае она «не из таких», то есть не прыгает сразу в постель. Она хотела серьезных отношений, то есть брака. Альбер не мог разобраться, где в ее словах ложь, а где — правда. Итак, она не хочет, ладно, только теперь каждый раз, когда он ее провожал, момент расставания перерастал в лихорадочные поцелуи; он прижимал ее к воротам, и они как безумные сжимали друг друга в объятиях, ноги их переплетались, Полина не выпускала руку Альбера, все дольше и дольше, а однажды, выгнувшись, издала протяжный хриплый стон и укусила его в плечо. В тот вечер он сел в такси, как человек, перевозящий взрывчатку.

Так обстояли их отношения, когда, 22 июня, дела компании «Патриотическая Память» наконец пошли в гору.

Деньги вдруг потекли рекой.

Прямо-таки лавиной.

За неделю их счет вырос вчетверо. Больше трехсот тысяч франков. Пять дней спустя у них было уже пятьсот семьдесят тысяч франков. 30 июня — шестьсот двадцать семь тысяч франков… И конца этому не было. Они получили заказы на сотню с лишним крестов, на сто двадцать факелов, сто восемьдесят два бюста солдат-фронтовиков, сто одиннадцать памятников со сложной композицией. Жюль д’Эпремон даже выиграл конкурс на создание памятника в своем родном округе, и мэрия перечислила задаток в сто тысяч франков…

Каждый день поступали новые заказы, сопровождаемые выплатой аванса. Все время до обеда Эдуар проводил, выписывая квитанции.

Этот неожиданный подарок судьбы возымел на них странное действие, как будто они только сейчас осознали всю значимость своего поступка. Они уже были богаты, а прогнозы Эдуара в отношении суммы в миллион франков больше не казались столь уж нереальными, ведь до крайнего срока действия акции, 14 июля, еще оставалось немало времени, а счет «Патриотической Памяти» в банке продолжал расти… Каждый день они получали десять, пятьдесят, восемьдесят тысяч франков, в это невозможно было поверить. А однажды утром пришло сразу сто семнадцать тысяч.

Сначала Эдуар верещал от радости. Когда в первый вечер Альбер вернулся с чемоданчиком, набитым банкнотами, он подбрасывал их в воздух целыми пригоршнями, они падали, словно благодатный дождь. Эдуар тут же спросил, нельзя ли взять немного себе, прямо сейчас. Альбер с радостным смехом ответил, что, конечно, да, никаких проблем. На следующий день Эдуар смастерил себе невероятную маску, полностью составленную из двухсотфранковых купюр, склеенных по спирали. Эффект был потрясающий, словно завитки из денег испарялись и обрамляли его лицо дымовой завесой. Альберу маска понравилась, но, с другой стороны, он был шокирован: с деньгами так не обращаются. Он обманул сотни людей, но сохранил моральные принципы.

Эдуар же скакал от радости. Он никогда не считал деньги, зато бережно хранил бланки заказов, словно трофеи, даже перечитывал их по вечерам, потягивая водку через свою резиновую трубочку. Папка с бланками была его часословом.

Когда восхищение таким скорым обогащением прошло, Альбер осознал наконец масштабы риска. Чем больше денег поступало на счет, тем острее он ощущал, как веревка все туже затягивается вокруг его шеи. Когда сумма в банке достигла трехсот тысяч франков, он не мог больше думать ни о чем, кроме побега. Эдуар возражал, сумма в миллион франков не подлежала обсуждению.

А тут еще Полина. Что делать?

Влюбленный Альбер желал ее безумно, а вынужденное воздержание лишь удесятеряло его желание. Он не готов был отступиться. Но проблема была в том, что эти отношения начались со лжи, и каждая новая влекла за собой следующую. Разве мог он сказать ей сейчас, не боясь ее потерять: Полина, я устроился работать бухгалтером в банк с единственной целью — украсть деньги из кассы, потому что мы с другом (у него безбожно изуродовано лицо, и он вполне сумасшедший) обвели вокруг пальца пол-Франции совершенно бессовестным образом, и, если все получится, через две недели, четырнадцатого июля, мы собираемся свалить куда-нибудь на край света. Ты поедешь со мной?

Любил ли он ее? Он сходил по ней с ума. Хотя трудно было сказать, что в нем преобладало: сильное желание, которое он к ней испытывал, или панический страх, что его арестуют, осудят и приговорят. Расстрельный взвод не снился ему аж с 1918 года, с тех самых пор, когда у него состоялся разговор с генералом Морье под неусыпным оком капитана Праделя. Теперь же это снилось ему почти каждую ночь. Если во сне он не занимался любовью с Полиной, значит ему снилось, что его готовится расстрелять команда из двенадцати молодцев, все как один с лицом капитана Праделя. Эффект в обоих случаях, и в наслаждении, и в смерти, был один и тот же: он внезапно просыпался, с воплем, весь в поту, измученный. Тогда он принимался на ощупь искать свою лошадиную голову. Только она могла спасти его от всех тревог.

Огромная радость друзей по поводу успеха их предприятия вскоре переросла в странное спокойствие, у каждого по своим причинам. Такое спокойствие ощущаешь, когда достиг важной цели, на достижение которой ушло немало времени и которая, оглядываясь назад, уже не кажется такой значительной, как ты надеялся.

С Полиной или без нее, Альбер не говорил ни о чем другом, кроме отъезда. Теперь, когда деньги текли рекой, у Эдуара не осталось аргументов против. Хоть и неохотно, он уступил.

Они условились, что действие коммерческого предложения «Патриотической Памяти» закончится 14 июля. А 15-го они удерут.

— Зачем ждать следующего дня? — вопрошал обезумевший Альбер.

— Ладно, — писал ему в ответ Эдуар. — 14-го.

Альбер погрузился в каталоги судоходных компаний. Он провел пальцем по линии, идущей из Парижа: ночным поездом до Марселя, там они окажутся ранним утром, а затем отправятся первым же теплоходом до Триполи. Он похвалил себя за то, что сохранил военный билет бедняги Луи Эврара, выкраденный в госпитале через несколько дней после Перемирия. На следующий же день он купил билеты.

Три.

Первый — на имя г-на Эжена Ларивьера, два других — для г-на и г-жи Луи Эврар.

Он не имел ни малейшего представления, как быть с Полиной. Можно ли за две недели уговорить девушку все бросить и сбежать с вами за три тысячи километров? Он все больше в этом сомневался.

Июнь выдался на редкость теплым, будто созданным для влюбленных, и когда Полина не была занята на службе, они проводили бесконечные вечера на скамейке в парке, разговаривая и обнимаясь. Полина предавалась девичьим мечтам, описывала квартиру, которую ей хотелось бы, детей, мужа, портрет которого все больше походил на того Альбера, которого она знала, и все меньше соответствовал реальному Альберу, который, по сути, был лишь мелким мошенником, собиравшимся смыться за границу.