Моника Талмер - Мириал. В моём мире я буду Богом

— А что это за черты, Джек?

— Внутреннее состояние борьбы и отсутствие зависти.

— Отсутствие зависти?

— Это важнейший признак, Гэл, запомни. Зависть -не что иное, как неспособность чего-либо достигнуть. А ЭТИ люди не таковы. Они — могут. Они просто поднимутся до желаемого уровня, так или иначе, в то время как остальные просто будут пытаться опустить планку. Когда кто-то взлетит — они будут кидать в него камни, а МОЙ человек просто сделает всё возможное, чтобы полететь рядом. Ты — тоже мой человек, Гэл, и я надеюсь, что буду тобой гордиться.

— Как гордитесь остальными, Джек?

— Почему бы и нет? Им, беднягам, слишком много приходилось делать самим, они добирались до вершины, сцепив зубы, рискуя, отчаиваясь, сражаясь и выигрывая. Они платили непомерную цену. Так почему же им не помочь, если это в моих силах? Мне с ними легко -они точно знают, чего хотят. Я ведь не Господь Бог, Гэл, — я могу всего лишь немного облегчить им жизнь.

— Это здорово, Джек. Вы подобрали отличную команду.

— Я старался. Но вот ты у меня -в качестве эксперимента.

— Почему?

— Ты -первый, для кого я отвяжу верёвки. Все остальные сделали это сами.

— Отрезали?

— Увы! Мне стоило большого труда прикрепить новые. Я держу их в руках, чтобы в нужный момент возвращать своих Икаров на грешную землю.

— В этом и секрет их внутреннего благополучия?

— Да, в этом. Я слежу за ними, я их держу. Мириал собирает их в кулак, помогает и направляет. Если бы я вовремя не дёргал за верёвки, многие бы либо улетели безвозвратно, либо разбились бы об землю. Не так-то легко сделать всё правильно, в соответствии с предписанным, не ошибиться, не свернуть с пути, не захлебнуться в потоке истин. Человек, безусловно, одинок и должен быть одиноким. Это потому, что любое общение напрягает, сбивает с пути. А ведь любое вмешательство в жизнь предполагает общение. В Мириале они получают вмешательство без общения -им не приходится платить за поддержку нарушением внутреннего покоя. Они могут со мной даже не здороваться — я всё равно о них позабочусь.

— Гениально, Джек. А о какой заботе идёт речь?

— Видишь ли, это неоднозначно. Им нужно сделать ещё очень многое, и кое-кто знает, как. Они осуществляют заложенное в них, а я помогаю им в этом.

— А как вы находили своих жильцов, мистер Джек?-Затаив дыхание, спросил я.

— О, это видно не сразу, Гэл, тут можно и ошибиться. Не может служить однозначным критерием слава или вес в обществе, хотя это и учитывается в первую очередь -если человек находится выше, чем другие, — девяносто девять процентов, что он один из нас, что он талантлив. Талант — это знание, Гэл. Другого знания людям, увы, не дано. За многие тысячелетия на Земле всё стало с ног на голову, спуталось и перемешалось, а задачи у человечества остались прежними. Это весьма осложняет нашу работу, поиск нужных людей, корректировку их жизней. Приходится вычислять их по талантам и по значимости: есть авторитет — будет и доверие окружающих. Ну как, кое-что в твоей голове прояснилось?

— Более-менее, -сказал я.-Но только…не похоже, что все они здесь отдыхают и набираются мудрости, Джек -какие-то странные игры, порой даже жестокие, непонятные договора… то есть, я хотел сказать…

— Я понимаю, -перебил меня мистер Джек, -пока ты удивлён и даже расстроен -ты чувствуешь себя обманутым, а ещё и Керт, по всей видимости, издевается над тобой. Вполне возможно, что ты не понимаешь, какой от этого прок. Но ведь мудрость не приобретается в чтении книжек и мудрёных беседах, то есть, это действует благотворно, когда есть о чём поговорить. Ты меня понимаешь?

Я кивнул.

— Пока сам не испытаешь то, что суждено, ничего не поймёшь.

— Теперь мне кое-что ясно.

— Вот и хорошо. Не пытайся пока узнать остальное, повторяю -ты не поймёшь.

Конечно, я не пойму! Ещё бы! В очередной раз наткнувшись на Керта с Эльзой, я сказал себе, что этого я не пойму никогда. Великий Керт был неузнаваем — он был заботливым и ласковым, терпеливым и нежным. Играя так хорошо, обычному человеку было бы трудно в конце концов не поддаться этим чувствам, но Керт был не из числа людей. Его жестокость не знала границ.

Стрисси казалась озабоченной. Она едва здоровалась со мной и спешила дальше, думая о чём-то своём. Навряд ли она знала точно, что представляет из себя возлюбленный её дочери, но всё равно материнским сердцем чувствовала беду.

Любовная идилия долго продолжаться не могла — план Керта был довольно чётким. Добившись любви Эьзы, он благоразумно удалился и оставил её одну. Теперь ей предстояло любить его до самой смерти.

Не знаю и знать не хочу, как это было на самом деле. Боюсь даже думать о том, что переживала Эльза, впервые в жизни столкнувшись с настоящей болью. Но, оказалось, дело обстояло ещё серьёзней — однажды вечером она выпила всю упаковку снотворного Стрисси и больше уже не проснулась.

Все избегали говорить об этом, многие не знали настоящей причины. Стрисси после похорон не показывалась на людях, а Алекс по вечерам напивался до беспамятства. Только Керт, по-прежнему невозмутимый, сидел у себя в кабинете и делал маникюр. Сложив губы в трубочку, он любовно дул на накрашенные бесцветным лаком ногти и поправлял на пальцах массивные платиновые перстни.

Моё состояние в первые дни напоминало шок. До последнего времени где-то в глубине сознания у меня ещё теплилась надежда, что это — просто безобидный фарс, что всё в Мириале происходит как бы понарошку. Но смерть Эльзы окончательно поставила всё на свои места и дала понять, что всё более чем серьёзно.

Но все вели себя как ни в чём не бывало, никто не искал справедливости и не призывал никого к ответу. В конце концов я решил, что будет благоразумнее не приставать с расспросами к Алексу и мистеру Джеку, и смирился с неизбежностью, понимая, что мне надо принять законы Мириала, если по-прежнему хочу жить здесь.

Я говорил себе, что для Эльзы, наверное, гораздо лучше, что всё закончилось. Судьба, уготованная ей Кертом, была трагичнее смерти. Я говорил себе ещё много всего, стараясь избавиться от мыслей о несправедливости и жестокости, надеясь оправдать Алекса и понять мистера Джека. Но это давалось мне с большим трудом.

Наш господин писатель вскоре оправился и засел за книгу, в которой смерть Эльзы Кауч была лишь одним из многочисленных сюжетов. Жизнь двинулась дальше, несмотря ни на что, и Мириал засверкал на солнце ещё ярче, насытившись очередной невинной душой, принесённой ему в жертву.

Однажды вечером я решил наведаться к Мерс.

Похоже, она была рада меня видеть. Я помнил главное правило — не задавать никому никаких вопросов, пока они сами не решат тебе кое-что рассказать, и принимать всех такими, какие они есть, не обращая внимания на маленькие странности. Так действительно было легче, особенно с Мерс.