Елена Колина - Толстовский дом

Мама говорила что-нибудь ужасное про меня и опять отворачивалась к стенке. Все сидели у дивана и смотрели на нее со скорбными лицами, как будто я умерла и они меня оплакивали.

Хотя как бы я вместе со всеми сидела у дивана, если бы я умерла?

Господи, как бы хоть немного ее утешить. Но как? Даже заслуги моего папы перед советской наукой не позволили им терпеть меня, тупицу тряпочную. Моя жизнь – это череда неудач.

Но еще хуже – папа.

– Неужели ты не могла справиться с программой? Или обратиться за помощью? Или, в конце концов, во всем признаться? Порядочный человек не ставит своих близких в унизительное положение. Это недостойное поведение. Это подлость.

Подлость? Я подлая? Я зарыдала, как раскаявшаяся преступница, как Мария Магдалина, даже начала икать. И тут взорвался дядя Илюша. И закричал:

– Эмка! Я не дам тебе ее мучить!

Тетя Фира с упреком посмотрела на папу, взяла меня за руку и посадила к себе на колени. Зашептала:

– Моя маленькая, моя маленькая мышка. – И погладила меня по голове, и закричала: – Вы! Посмотрите, что у меня в руках! Господи! У нее же волосы клоками лезут!

– Вот! Теперь вы довольны?.. До чего довели ребенка! – простонал дядя Илюша. И сказал: – Господа, вы звери.

У нас с ним много любимых фраз из кино, хотя сам фильм «Раба любви» я не особенно люблю.

Дальше все кричали одновременно.

Дядя Илюша кричал: «Фаинка, ты же мать!» и «Фирка, ты же учитель!».

Мама с дивана кричала: «Вам хорошо говорить, у вас Лева!»

Тетя Фира кричала: «Лева у нас, и Таня у нас! Если ты не считаешь, что у нас общие дети, то иди к черту, Фаинка, мы больше не друзья!»

А папа, как обычно, любовался тетей Фирой.

Если бы снимали кино «Портрет идиотки на фоне великого человека», это была бы кульминация сюжета.

И тут зазвонил телефон. Папа покивал в телефон и сказал:

– Так. Всем тихо. Кое-какая информация. Ну… олимпиадная математика – чрезвычайно закрытый мир, но через цепочку моих аспирантов удалось узнать. Я не обозначал своего интереса к Леве, просто попросил позвонить, когда будут известны результаты. Приятель моего аспиранта дружит с…

Тетя Фира задрожала и быстро скрестила за спиной пальцы, я видела!

– Эмка, не томи! Лева попал в команду на международную?.. – спросила мама. Она заранее светилась, как сорок тысяч звезд. Это ее правило: нужно думать о хорошем. Работает со всем, кроме меня.

– Он попал в команду запасным, – сказал дядя Илюша. Это его правило: нужно думать хуже, а не лучше.

– А разве я не сказал? Простите… Лучший результат. У него лучший результат на всесоюзной олимпиаде. Ну, скажем так… один из лучших.

На секунду все оцепенели в своих позах, как в игре «Замри!», потом мама кинулась целовать тетю Фиру, потом тетя Фира поцеловала папу, потом дядя Илюша обнял папу.

А про меня все забыли!

Вот это настоящая кульминация сюжета «Портрет идиотки на фоне великого человека».

Или развязка?

Да, думаю, это развязка.

И даже есть мораль, как в пьесе Островского: в одном месте убавится, в другом прибавится.

Утром я услышала из спальни родителей странные звуки. Как будто кто-то хрюкал и выл. Я заглянула – мама плакала. Она плакала настоящими слезами и говорила: «Меня никогда ниоткуда не выгоняли, меня ни разу ниоткуда не выгоняли, господи, я же так старалась…» При чем здесь она? Почему она переживает мой позор как свой?

Может, мне нужно было ее обнять? Но она плакала и повторяла: «Уйди, уйди, ради бога». И я ушла. У нас не приняты проявления чувств. Мама может обнять Леву, но меня никогда.

Когда Фира махала рукой вслед автобусу, отъезжавшему с площади Искусств в Усть-Нарву, она не знала, что Мучение № 2 уже началось.

Проводив взглядом автобус, увозивший Леву в математический лагерь, Фира счастливо вздохнула, – как говорила Фирина мама, «нахес фун ди киндер», нет большего счастья, чем осознание, что твой ребенок идет правильным путем, нет большего счастья, чем уверенность, что делаешь для своего ребенка все. Математика – это путь. Как балет: не отдашь ребенка в Вагановское училище – не увидишь его на сцене Мариинского театра, и Лева идет по своему пути. Математический лагерь был лагерь в лагере: ребята из маткружка жили в обычном пионерском лагере, но на особом положении, не принимали участия в мероприятиях и целыми днями занимались математикой.

Лева двинулся по своему пути, а Фира пришла домой без Левы. Ликвидировала новогодний беспорядок, затем с наслаждением сделала уборку в Левиной комнате, затем собрала остатки новогодних салатов и понесла Кутельманам, и пока они вяло бродили по дому – накануне сидели до утра, – решила помыть посуду и, начав, не смогла остановиться, пока не убрала всю квартиру, все шесть комнат, затем, вернувшись домой, совершила немыслимое для себя действие – легла на диван. И к вечеру не встала, и к ночи, и на следующее утро, лежала на диване лицом к стенке.

Фира, учительница, завуч, хозяйка дома, бодро-весело справлялась с ежедневной круговертью, но все же уроки-учебные планы-репетиторство-очереди за продуктами-готовка-стирка-тетради… Может быть, она решила воспользоваться впервые за долгие годы выпавшей ей передышкой и полежать, масштабно, с размахом, належаться за всю жизнь? Нет. Фира отвернулась от мира и не собиралась поворачиваться к нему лицом. Прошло два дня, три… Прошло пять дней, пять! Фира не встала, и предположения высказывались самые разные.

– Она волнуется, что Лева там ест и вообще, как он… – догадался Илья.

Фира мотнула головой, фыркнула – глупости! Лева, конечно, домашний мальчик, избалован ее безупречным уходом и вкусной едой, но если он похудеет, питаясь скудной столовской едой, не беда. Разве это может перевесить главное – все каникулы он будет заниматься математикой.

– Вставай, бока отлежишь! Поедем в Комарово, на лыжах, – предложила Фаина. – Или пойдем на Петропавловку по льду, как в школе, помнишь?.. А хочешь в театр?.. А хочешь… Фирка, что ты хочешь?!

Фира помотала головой – ничего не хочу.

– Может быть, у нее депрессия… – высказался Кутельман.

«Депрессия» было слово абсолютно не из их обихода, слово из иностранных романов. Как читатели они уважительно сопереживали душевным терзаниям персонажей, но вообразить, что сам страдаешь депрессией, было все равно что отнестись к себе самому как к персонажу романа.

– Депрессия!.. Не смеши меня, эту глупость придумали бездельники, чтобы оправдать свое нежелание активно жить и работать… Нет, это что-то конкретное. Она что-то от нас скрывает, у нее что-то со здоровьем… Она не беременна? Не похудела? – сказала Фаина.

Фира подала с дивана знак – не беременна, не похудела.