Елена Колина - Толстовский дом

А дядя Илюша вдруг быстро сказал.

– Девочки, идите домой. Тане нужно заниматься.

Я просто онемела! Он при гостях никогда даже не смотрит на часы, потому что хочет, чтобы гости никогда не уходили.

По-моему, это Аленино «у нас в стране все равны» произвело на него такой эффект, не меньший эффект, чем на меня эта омерзительная «жидовка», а даже больший.

Девочки ушли.

Папа сказал, что Нина не виновата, она не антисемитка, а просто человек из другой среды.

Папа также сказал, что Алена с Аришей от меня дальше, чем Нина, что нам не надо дружить, что мы чужие. Нет, не чужие, а чуждые.

Вот и неправда, они мои лучшие подруги. А гадину Нину я ненавижу! О, как я ее ненавижу! Разве человеку из другой среды можно говорить мне «жидовка»?!

Опять я хочу плакать. Не каждый день случается первый бал. Не каждую девушку на первом балу поливают водкой как бешеную собаку.

Мама послала меня заниматься. Сказала – у тебя этюд на двойные ноты. Я не могла поверить, что она заставляет меня заниматься в такой день в таком состоянии. Но она сказала, что неподходящих для занятий дней не бывает, и заниматься нужно в любом состоянии.

А скрипка-то осталась у Виталика за вешалкой!

Я думала, хоть в чем-то мне повезло, но это был весь целиком ужасный день – пришел Лева и принес скрипку.

Я играла гамму до мажор, мама сидела с напряженным лицом. Потом скомандовала – теперь давай этюды. Сначала третий… теперь пятый…

– Почему у тебя руки дрожат – спросила мама.

Мама крикнула.

– Руки дрожат! Успокойся и играй!

Потом я играла этюд в двойных нотах. Двойные ноты очень трудные, я играю двойные ноты чисто, для пятого класса неплохо. Но сейчас этот этюд был для меня как головоломка… Мама кричала «настоящий человек это самодисциплина!»

Я вдруг на секунду представила, что между нами такой диалог.

Мама. Настоящий человек это прежде всего самодисциплина. … самодисциплина… настоящий человек… самодисциплина… бу-бу-бу…

Я (решительно) Я от тебя ухожу.

Мама (с насмежкой). Куда это, интересно?

Я. Я уже договорилась, меня принимают в зоопарк.

Мама. Кем же?

Я. Енотом.

Мама (одобрительно). Ну что же… Для начала неплохо.

Я все это говорила про себя, и стала смеяться и получила по физиономии нотной тетрадкой.

Ненавижу самодисциплину.

А диалоги, оказывается, писать интересно, потому что

Через два дня

До этого черного дня я жила как цветок на подоконнике, а теперь… Не знаю, как сказать, скажу прямо – я урод. Не внешне, внешне я ничего. Я моральный урод. Меня раздирают два противоречивых чувства.

Самое трудное человек должен пережить один, поэтому я ни с кем не говорила о своем мучительном раздвоении личности, только с Левой.

Диалог меня и Левы

Я. У меня два противоречивых чувства.

Первое чувство. Я не хочу быть еврейкой. Не хочу, чтобы меня могли обидеть, оскорбить.

Второе чувство. Мне стыдно, что я не хочу быть еврейкой. Ведь это означает, что я предатель своих родных.

Лева. Существуют задачи, в которых описываются операции, совершаемые над каким-то объектом, и требуется доказать, что чего-то этими операциями добиться нельзя. Решение состоит в отыскании инвариантов.

Я. Чего?..

Лева. Инварианты – это некоторые свойства, которые сохраняются при операциях. Тебе нужно найти у себя такое свойство, которое позволит тебе не обижаться.

Я. Чего?..

Сегодня мы с Аленой и Аришей навещали Нину в больнице. Нас отвез водитель их папы прямо из школы. Я не хотела ехать, но Ариша сказала «Нина заболела на нервной почве». И я подумала – ладно, навещу.

Больница странная. Не такая, в которой я лежала, когда мне удаляли аппендицит. Это была взрослая больница, потому что у тети Фиры там знакомый врач. Там было невыносимо: в коридоре кровати, на кроватях старушки, к ним никто никогда не подходит, их до слез жалко, а в палате 10 человек, очень плохо пахнет.

А эта больница как красивая гостиница в кино, у Нины отдельная палата, цветы, даже телевизор, и принесли очень красивый обед с апельсинами на третье. Водитель сказал – ей полагается эта больница как члену семьи первого секретаря.

Нина лежит очень бледная, но температуры уже нет. Сказала «девочки, я не хочу домой, то есть, к вам домой». Алена сказала, она бредит после высокой температуры.

Я хотела сказать ей что-нибудь очень обидное. Например, что она… ну, не знаю… Но не сказала, а просто спросила, как она себя чувствует.

Но это не потому, что я такой уж добрый и интеллигентный человек от рождения. Если человека с тонкой и легко ранимой душой обидели, он просто не сможет причинить другим боль, которую испытал сам.

Дядя Илюша сказал – не думай о ней, пошли ее к чертовой матери, и все.

Так что я простила ее к чертовой матери.

И. Я разрешила свои мучительные противоречия!

Если меня кто-нибудь когда-нибудь назовет «жидовка», я не буду как миротворец объяснять ему, что все люди равны. Я не буду говорить, что русская интеллигенция никогда не позволяла себе антисемитизма. Говорить так это как будто я прошу – не обижайте меня! Я не буду оправдываться, что среди великих людей много евреев. (Дядя Илюша пел песню со словами «отец моих идей, Карл Маркс и тот еврей.)

Я знаю, что я сделаю. Я буду сразу драться.

И еще. Теперь у меня есть миссия.

Потом напишу какая.

Андрей Петрович Смирнов так никогда и не узнал, что стал персонажем анекдота. «Балеруны» рассказывали в своем кругу, как дочь секретаря райкома показала ЕГО истинное лицо, выступив ярой дворовой антисемиткой.

Ольга Алексеевна некоторое время недоумевала, почему Фира Зельмановна, классный руководитель девочек, смотрит мимо нее на родительских собраниях. Почему Светлана Ростова, родители Тани Кутельман и отец Левы Резника, встречаясь с ней во дворе, так странно себя ведут – опускают глаза, делая вид, что не замечают ее, не знакомы. А потом все забылось, и все стало как прежде. Все же они со странностями, эти люди искусства и лица еврейской национальности…

Почему Алена вдруг показала себя такой защитницей, такой благородной? Но Алена действительно была благородная девочка.

Почему она сразу не пожалела сиротку?.. Что, вот так просто взять и принять ЧТО-ТО – Нину? Согласиться, что она не сама решает?!

Может быть, ее, человека с сильной волей, привлекла чужая слабость? И она САМА РЕШИЛА: «Если что, я сама тебя защитю».

Чужая душа потемки, а Аленина тем более. «Сама» – было первое, что она сказала. Отец называл ее «самосильная» и «самоумная», что означает сама своей силой, сама своим умом.

С возвращения Нины из больницы прошло две недели.

Андрей Петрович, как обычно, в 7:30 выходил из дома, возвращался с работы не раньше десяти вечера. Перед выходом он всегда звонил, сначала из кабинета – выхожу, потом из вестибюля райкома – выхожу из райкома, сажусь в машину. «Зачем обставлять свое возвращение домой как военную операцию, – сплетничала секретарша Андрея Петровича, – чтобы жена успела к его приходу снять бигуди?»