Прохор Озорнин - На Крыльях Надежды: Ранняя проза

Права никто не давал вам делать все то. Сами себе взяли вы его, и велика ваша ответственность за воровство подобное, ведь у Бога воруете вы, ведь людей, вам поверивших, обманываете вы. Слепым подобно ведете других в ямы религий вы – но кто первым падать в них будет вскорости?

Несогласных с вами вы проклинаете. В сердцах своих к Богу устремляющихся без помощи вашей называете неверующими. Друг с другом из-за догматов давно уж боритесь, милосердные.

Иль напомнить мне вам, как ведьм на кострах вы сжигали, о святые и праведные? Иль напомнить мне вам, как людей в казематах своих пытали вы? Иль напомнить мне вам, как кровавые «священные» походы устраивали вы? Думаете, изменились с того времени сильно вы? Разве что ныне не умерщвляете несогласных сразу же.

Но и поныне друг с другом воюете вы, миролюбивые, по поводам глупейшим. Ведь бизнесом стала для вас служба ваша, и не нужен вам Бог живой и праведный. И если бы пришел Бог в мгновение это к вам – что ответили бы вы ему? Правильные ли сделали расценки на услуги ваши, во имя его совершаемые и от него людей отторгающие, и не закрался ли бес ошибки в расчеты цен тех ваших, спросите? Дак знайте же, что тельцу златому давно поклоняетесь, ведь когда святость покидает душу человеческую, корысть место ее заполняет вскорости.

Корыстные среди ложных, и так мало подлинных… Восплакать придется каждому, огонь духа своего загасившему под потоком денежным и глас души, совестью именуемый, замолчать заставившему. Последний шанс дан в жизни этой искупить вину свою делами достойными подлинной помощью душе человеческой, а не ее иллюзией, вами усердно поддерживаемой. Сумеете ли использовать шанс тот полностью?

17.10.2010

Ты – против. Всегда был и планируешь оставаться и впредь.

Ты был против такого огромного количества вещей, что уже давно перестал вести им подсчет. Ведь, когда ясно направление, отдельные фрагменты пути становятся уже не столь важны, верно?

Ты был против политиков с момента поступления в институт – а, может быть, еще даже пребывая на школьной скамье. Все они казались тебе такими мелочными и недальновидными засранцами, что терпеть их просто не было мочи. Именно поэтому ты всегда столь ревностно смотрел многие их выступления, внутренне споря и дискутируя с каждым из них и со всеми одновременно, какой бы монолог они не вели с тобой с экрана твоего телевизора. Ты был хорошей аудиторией.

Если тебе не изменяет память, ты был против всей образовательной системы с самого момента попадания под ее жернова. Накопленные человечеством «знания» всегда казались тебе грудой немыслимого хлама и совершенно бессвязных фрагментов информации, больше напоминающих непереваренные остатки пищи ума какого-нибудь очередного популярного ученого, дерзнувшего сваять на коленке школьный учебник. Школьная система казалась тебе чудовищной пыткой и форменным издевательством над здоровым детским желанием бегать, плясать, резвиться и радоваться жизни. Но тебе во что бы то ни стало нужно было поступить в институт, и ты послушно сидел за школьной партой и домашним рабочим столом дни и ночи напролет. Ты был хорошим учеником.

Конечно же, ты был против множества современных тебе ваятелей безвкусия, что каким-то немыслимым образом и поправ все законы человеческой совести и безгрешности решили пролезть по головам других на самосотворенный Олимп, по недальновидности спутав его с болотом. Творчество многих из них ты считал попсой, совершенно не заслуживающей ничьего внимания. Может быть, именно поэтому ты столь часто упоминал о них в разговорах с твоими друзьями, часто сокрушаясь о том, что искусство почти убито. А что сделал ты для его возрождения? Ты был хорошим критиком.

Да, разумеется, ты никогда не встречал непродажных чиновников, потому что это оказалось бы столь губительно для лелеемой тобой картины праведного несогласного, нещадно обличающего врагов и, собственно говоря, вполне удовлетворяющегося лишь этим. Ты кричал в уши глухим и писал жалобы на слепых для безразличных. Ты рубил одну голову монстру, а на его месте тотчас же появлялось две новых. Этим, собственно, все и заканчивалось – система вновь брала верх, истощая твою решимость и мужество. Поэтому однажды ты плюнул на них всех со всех видимых тебе колоколен – этакий прощальный реверанс в сторону многоголового монстра. Монстр же лишь услужливо оскалился всеми сохраненными к тому моменту новыми головами. Ты был замечательным винтиком в механизме бюрократической махины.

Ты был против священников, создавших из Бога фетиш и нещадно торгующих им в своих богодельнях – но какими же добрыми делами, являющимися проявлением действительной веры, ты украсил свою жизнь и жизнь близких тебе? Стала ли твоя и их жизнь пением – не заунывным церковным, но ежедневным сердечным?

Стоит ли говорить о том, что ты был против огромного множества других самых неприглядных обстоятельств действительности, для перечисления которых не хватило бы ни сил, ни времени?

Против, против, против. Это стало почти бессознательной реакцией. Ты научился говорить «нет», не научившись говорить «да». И ситуаций для твоего «да» в твоей жизни больше не стало. Они стали внутренне не нужны.

Так, сам того не ведая, в осуждении своем ты продолжал жить той самой как-бы-жизнью, столь тебе противопоказанной. Ты ругал тьму, но не хвалил свет. Ты отрицал зло, не впитывая добра. Ты разрушал считавшееся грязным – но строил ли чистое на его месте? Ты отрицал, не предлагая ничего взамен.

Ты стал великим критиком – критиком от всей непробужденной души. Поносителем всего и вся, но не созидателем лучшего. Ты остался теплым, так и не став горячим – горячим от всего сердца своего. Дабы вырастить что-то вовне, сначала требуется взрастить это в своем собственном сердце. Но что ты мог в нем взрастить? Твоя сердечность продолжала оставаться лишь нерожденным потенциалом.

Так было раньше – но жизнь начинается именно сейчас. Она начинается со слова «да» теплящейся любви в твоем сердце. Это твоя жизнь. Твой ход, критик.

26.02.2012

– Да, мистер Сэмьюэл, я обращаюсь именно к вам! Какого, извините за иносказательность, черта вы решили проигнорировать этот вопиющий случай нарушения устава нашего учебного заведения? Разве не в ваших задачах находится ведение и блюдение всяческой нравственной чистоты и добропорядочности, а также и душевной необремененности наших многоуважаемых учащихся? Разве не на вас лежит ответственность за поддержание в них чувства внутренней универсальности, единообразия и преклонения перед нашим руководящим авторитетом, перед нами, ведущими их и направляющими во их собственное всеобщее благо?