Владислав Артемов - Император

Угрюмая усмешка искажала его тёмное лицо. Но Савёл Прокопович честно исполнял все условности нелепой комедии. Конечно, он многого не понимал в происходящем, не находил никакого практического смысла в несуразных процедурах. Но — деньги! Немыслимые, гигантские деньги. Если бы не триллионы денег, то можно было бы подумать, что нелепый карнавал устраивают насельники сумасшедшего дома. Деньги же неопровержимо свидетельствовали, что всё здесь серьёзно.

Полубес вышел во двор. Полная луна сияла над башнями. Ужасна полная луна, под ней мир становится голым, уродливым трупом.

Через минуту Полубес дохромал по скользким булыгам до заднего двора. Приятно потянуло угольным дымком. Полубес отворил дверь, обитую изнутри войлоком. Всё здесь было по-прежнему. Уклад жизни, несмотря на всю свою нелепость, ничуть не менялся. Топка была открыта. В печной глубине гудели раскалённые угли. Кто-то сунул в руку Савёлу Прокоповичу канделябр с чадящими свечами. Полубес покорно склонился и встал при входе.

Было ровно девять часов шесть минут по ассирийскому исчислению.

Очередной худсовет начался.

По всем углам бродили, рассаживались, тихо переговаривались небольшие группы людей. Прошла мимо Полубеса несравненная Роза Чмель, в которую Савёл Прокопович, несмотря на свой возраст, был влюблён давно и безнадёжно.

Роза Чмель отбросила лорнет в сторону, скинула с плеч битый молью лисий мех, пахнущий нафталином и мандариновыми корками. С сугубым наслаждением сдёрнула колтун парика. Прекрасные натуральные волосы, чёрные с рыжим отливом, рассыпались по плечам. Роза упала на топчан, стала подсовывать под широкий зад круглую меховую подушку. Подушка очнулась от дрёмы, заворчала, обернувшись таксой.

Старик в буклях, по прозвищу Огнь, кряхтя, мостился обочь. Рот его страдальчески кривился. Изношенное тельце хрустело, скрипело, плохо слушалось команд. Кости внутри его, все в известковых шишках и наростах, давно уже не взаимодействовали в удобной и согласной гармонии, а торчали как попало, подобно вязанке хвороста.

С другой стороны топчана на самом краешке уселся пугливый на вид человек с хохолком на темени.

— Прекрасно выглядите, Роза! — похвалил старик в буклях, поглаживая чёрную таксу. — В ваши-то лета.

— Лета не помеха! — задорно откликнулась Роза. — Лета изощряют страсти, придают опытность в телесной любви.

— Это так, это так... — согласно закивал господин Огнь. — Опытность, да. Лета эросу не помеха.

Приосанился, упёр руку в бок. Серое, поношенное лицо чуть порозовело.

— Замуж невтерпёж! — призналась ему Роза, ёрзая на топчане.

— Потерпите, Розалинда! — вмешался подошедший Шлягер. — А не то брому выпейте. Не забывайте, что вы супруга господина Дживы.

— Не желаю! — капризно взвизгнула Роза. — Убейте мерзкого Дживу! Раздавите гадину!..

— Нельзя, заинька! — Шлягер взял её за руку. — Неможно. Без приказа сами знаете кого. Тем более что господин Джива аккумулятор материальных средств.

— Отставить праздные разговоры! — проскрипел тонкий, скверный голос из-за засаленной шторки. — Работаем!

— Потеснее сядем, Роза, — отозвался Адольф Шлягер, усаживаясь за стол, придвигая к себе целую гору канцелярских папок. — Пробил твой час, Роза! Эй, хлоп! Поди-ка поближе, посвети!

Савёл Прокопович Полубес, названный хлопом, скрипнул зубами. Душевно содрогнувшись, покорно подошёл, встал слева от Шлягера, поднял пылающий канделябр над столом.

— Полагаю, следует начать вот с чего... — Шлягер распустил завязочки серой картонной папки с надписью карандашом: «Бубенцов. Детские годы».

— Нужны ли такие давности? — засомневалась Роза.

— Нужны, золотце! Первая встреча с профессором, будь имя его проклято, произошла в детстве героя. Четверть века назад мы свели их возле булочной, согласно сценарию. Полгода назад пасомого заманили в профессорскую квартиру, где Гарпия посредством карт заронила в сердце его смуту. Мы уже, как вам известно, дали ему хлебнуть ядовитой сладости земной славы, вложили в персты липкие деньги.

— А теперь, стало быть, искушение властью?

— Да, теперь предстоит искушение властью. Дабы уберечь рассудок от окончательного хаоса, решено власть временно ограничить пределами Ордынского района. Пусть пообвыкнется. А затем уже... Умолкаю благоговейно!

Человек с хохолком приложил палец к устам:

— Работаем-работаем! Изучаем подноготную героя!

Роза молча кивнула, поддёрнула рукава, склонилась над рукописанием. Работа предстояла немалая. На столе возвышалась целая гора папок. Некоторые, впрочем, дела касались вовсе не Ерофея Бубенцова, а совершенно посторонних людей. Например, внимательно изученная «История прелюбодеяний» раскрывала подноготную Курицына Владимира из Подольска. А «Страсти и пристрастия» принадлежали дознавателю полиции Виталию Петровичу Мухе. Романтический компромат «Блуд или любовницы юности» касался Семёна Ордынцева. Путаница в делах была большая.

Шуршали бумаги, сотрудники переходили с места на место, передавали из рук в руки дела, переговаривались вполголоса. Атмосфера воцарилась самая будничная. Но вскоре случился небольшой скандал. Господин Огнь, прочтя несколько абзацев из папки «Малая антология блудных извращений», не удержался, незаметно прополз на четвереньках под столом. Проникнул под пышные юбки несравненной Розы Чмель. Кто бы ожидал? Коснулся уже ледяными пальцами нежнейшей, атласной кожи, беззащитной обнажённой полоски, что белела меж кружевными трусиками и чулками. Пылая, высунув лиловый язык...

— Ах ты, старый ёлупень! — взвизгнула Роза, и Огнь получил сильнейший удар каблуком в середину лба.

Плакал в углу безутешно. Молча глотал слёзы, роняя длинную слюну, вздыхая об ушедшей юности. О развратном и невозвратном.

К плачущему старику придвинулась дама в капюшоне. Поигрывала пальцами с рыжеватой косой. Склонилась над ним по-матерински, стала гладить по редким седым шерстям на голове, по-видимому утешая. Господин Огнь, однако, едва коснулась его рука дамы, взвыл, лязгнул зубами, исступленно замотал головой. Не вставая с четверенек, проворно побежал, застучал коленками, забился в самый дальний угол. Закрыл лицо ладонями, и только поблёскивал меж пальцами испуганный, расширенный от ужаса зрачок.

2

Рука Полубеса одеревенела, затекла от тяжести канделябра, он поддерживал её под локоть другою рукой, а канцелярская работа всё шла и шла. Трижды меняли восковые свечи, окоченел мозг Полубеса от однообразия происходящего. Наконец последняя папка была осмотрена, выписки из неё сделаны в блокнотик Розы Чмель.

Закончив труды, Шлягер потянулся с хрустом, широко, по-собачьи зевнул. Глядя на него, сладко зевнула Роза. Как будто маленькая радуга осветила угрюмые своды кочегарки. То сверкнули вставленные в каждый её зуб драгоценные бриллианты. Глядя на Розу, раззевался и Огнь, показав мерзкое нёбо. Не удержался и человек с хохолком, и господин Шпрух. Зевота быстро стала распространяться по всему помещению...