Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга первая

– А парни черноглазые ему, значит, не нравятся?

Матвей заслонился ладонями и затараторил с наигранным испугом:

– Что ты, что ты! Нельзя ему парней есть – они ведь и стрелять могут начать, да и мясо у них жилистое. То ли дело девчонка. Мясо нежное, бегать быстро не может, да и ружья нет. Нет, точно девчата ему нравятся.

Анютка прижалась к нему, заглянула в глаза:

– Ну ты ведь меня защитишь?

Матвей покраснел быстро и жарко, потом сказал чуть севшим голосом:

– Ага.

Дальше ехали молча. Тайга просыпалась. Тут и там сновали белки, мелкие птицы перелетали с ветки на ветку, оглашая все вокруг звонкими трелями. Снег густо усыпан шелухой и мелкими чешуйками коры. Где-то недалеко долбит дятел.

И вот из-за сосен прямо перед санями вышагнул лось. Огромный, голова в пол-лошади размером, он величественно прошел мимо остолбеневших людей, удостоив их мимолетного взгляда. Никодим схватился было за винтовку, но отец положил ладонь на ствол и пригнул его к земле:

– Пусть идет, Никодим. С голоду мы не помираем, мясо есть. А он хозяин здесь, негоже. Да и весна, худой он, жилы сплошные. Бить его надо осенью, сам ведь знаешь.

Никодим чуть смущенно ответил:

– Да знаю, рука сама пошла…

Лось тем временем все так же неспешно брел по грудь в снегу. Высокие ноги и немалая сила позволяли ему без проблем передвигаться по глубоким сугробам…

Весна уже вступила в свои права. Будут еще и метели, и морозец схватит подтаявший снег крепкой корочкой, но это зима, силясь задержаться еще хоть ненадолго, впустую растратит последние силы.

Что принесет эта весна с собой? Деревня устала ждать плохих новостей, и они не замедлили грянуть набатом…

Сначала Матвей услышал долгий, на одной ноте женский крик, полный отчаяния и страха. Он тянулся и тянулся, заставляя волосы на затылке вставать дыбом, растягивая губы в непроизвольном оскале. Так кричат от безнадеги, когда помощи ждать просто неоткуда. Вихрем он вылетел из тайги на берег и увидел бьющуюся в полынье фигуру. Незнакомая молодая женщина, скорее даже девушка, из последних сил старалась выбраться на лед, но он раз за разом проламывался под ней.

Матвей рванул к ней, на ходу сбрасывая тяжелый тулуп, расстегнутый из-за тепла, скидывая валенки. Серко несся впереди, длинными прыжками стелясь над синим ноздреватым уже льдом. Долетел почти до самой полыньи, ухнул в воду, ухватил женщину за руку у самого плеча своими вершковыми клыкам, слегка сжал. А женщина, увидев подмогу, забилась еще сильнее. Она уже не кричала – не хватало воздуха и сил. Молча, обреченно билась, и от этого было еще страшней.

Матвей упал на живот и пополз, извиваясь по-змеиному. В правой руке он держал сорванные с пояса вожжи – весной он всегда ими подпоясывался, мало ли. Вот и пригодятся, похоже. Матвей, срывая голос, крикнул женщине:

– Не дергайся, замри! Потонешь!

Она послушно замерла, положив обе руки на лед. Серко плавал кругами, готовый в любой миг схватить ее за руку, удержать голову над водой. Матвей дополз и метнул вперед, в полынью конец кожаной веревки:

– Хватай! Намотай на руку, туго намотай!

Женщина безучастно смотрела вперед, куда-то мимо Матвея, и, казалось, не слышала его совсем. Матвей повторял раз за разом команды, но женщина оставалась безучастной. В бессилии он с размаху ударил по льду свободной рукой, выбивая брызги и мелкое ледяное крошево. И тут Серко, до этого настороженно вслушивающийся в команды Матвея, укусил женщину за руку, выводя ее из ступора. Почувствовав боль, она очнулась и забилась снова. Увидела вожжи и судорожно принялась наматывать на руку. Матвей вскочил на ноги, уперся ногами в затрещавший под ним лед и потянул вожжи на себя. Бесполезно! Напитавшаяся водой одежда женщины не давала ему вытянуть ее из воды. Серко выскочил из полыньи, отряхнулся, разбрасывая вокруг веер брызг, и рванул на помощь другу. Попытался вцепиться в вожжи и тянуть вместе с Матвеем, но тот отогнал – а вдруг перекусит?

Она старалась как могла, Матвей тянул изо всех сил… никак. Матвей зарычал в бешенстве и рывком выдернул ее из полыньи, упав на спину и крепко приложившись затылком. Не время о себе думать, вставай! И он вскочил, потянул женщину по льду к себе, на крепкий участок, отступая и отступая назад…

Через несколько минут на берегу пылал огромный костер, Матвей суетился вокруг спасенной, срывая с нее намокшую одежду – не до стеснения сейчас. А она сидела безучастно и смотрела в огонь. Платок намок и сбился на спину, пепельно-русые волосы растрепались, разметались по плечам, посиневшие губы сжаты в тонкую нитку, необыкновенные льдисто-синие глаза смотрят в одну точку. Матвей сорвал с нее все, вплоть до исподнего, и женщина задрожала, мелко-мелко, все так же глядя в костер. Все же отводя глаза от нагого женского тела, он принялся растирать ей белые кисти рук, возвращая их к жизни. Через пару минут интенсивного растирания руки начали розоветь, а женщина вдруг вскрикнула тонко – вместе с кровью к пальцам вернулась чувствительность. Матвей радостно улыбнулся и удвоил усилия, потом принялся растирать ноги. Накинул ей на плечи собственный тулуп. Серко улегся у ее ног, и она поставила на его теплый бок свои маленькие изящные ступни.

Наконец в ее глазах появилось осмысленное выражение. Она молча наблюдала за тем, как Матвей набил полный котелок снега и пристроил его над огнем. Затем опустила глаза на терпеливо лежащего Серко, потянулась погладить. Пес встрепенулся, ощутив ее тонкие пальцы на могучей шее, лизнул руку и снова положил голову на передние лапы, уставясь в огонь. Он тоже любил смотреть на пляски огня…

Матвей угомонился наконец, уселся напротив, протянул руки к костру и глянул на нее поверх огня. Она была красива. Очень красива. И он с удивлением понял, что и не женщина это вовсе, а молодая девчонка, может чуть старше его самого. Тонкие брови, чуть вздернутый нос, сочные губы, большие ярко-синие глаза и крупные русые локоны. Заметив взгляд Матвея, она не отвел глаз, посмотрела прямо. А потом вдруг из ее глаз потянулись две дорожки слез. Страх от пережитого догнал ее сейчас, в тепле и безопасности, и она беззвучно плакала. Матвей потупился смущенно – он никогда не умел утешать. Забросил в котелок добрую жменю иван-чая, снял котелок с огня и поставил рядом с огнем, набирать вкус и цвет. Потом поднял глаза на женщину и спросил:

– Тебя как звать-то, кулема?

Его спокойный голос и внимательные глаза как-то разом иссушили слезы, она вздохнула глубоко, поежилась, ответила:

– Любавой кличут. Спасибо тебе! Потопла бы я без тебя и песика твоего, – она перебирала жесткую шерсть Серко, ласково трепала уши, а тот безропотно сносил этакое самоуправство.