Иван Охлобыстин - Записки упрямого человека. Быль [litres]

Но вернемся к теме. Обида. Обидно за тех восемнадцатилетних мальчишек, первокурсников, гордо стоящих на краю крыши институтского общежития и смотрящих на горизонт, в полной уверенности, что когда-то они создадут великие киношедевры, которые перевернут сознание миллионов и сделают мир лучше. Не сделали, не перевернули. Один умер в тотальной нищете от цирроза печени и похоронен, как собака, в общей могиле на окраине Щелково, другой стал одним из аляповатых символов окончательно победившего общества потребления и наживы. Без всякой перспективы и в первом, и во втором случае. Вот что по-настоящему обидно.

Своей пастве я советую: если вы не приготовили для нештатной ситуации благочестивую цитату, всегда можно воспользоваться заветом: будь реалистом. Перед тем как поехать в госпиталь Бурденко и умереть в приемном отделении, ожидая, пока приготовят генеральскую палату, мой семидесятилетний отец мне так и сказал: будь реалистом. Это было не напутствие, хотя… Нет, не напутствие. Папа не был сентиментален. Папа был военный хирург и за три войны спас такое количество жизней, что мог себе позволить остаться циником. Да, это не было напутствие, наверно, поэтому я и воспользовался его советом. Быть реалистом сложно. В первую очередь потому, что ты понимаешь: невозможно одинаково хорошо разбираться в нескольких вопросах. Максимум в одном. И путь реалиста – принципиальный дилетантизм. Бесконечно смешны упертые персоналии, пытающиеся доказать свою состоятельность и в аляповатых областях изящного, и на мрачных территориях сопромата. Это невозможно. Это эволюционное противоречие. Человек взял палку либо для того, чтобы натереть искру, либо чтобы нарисовать бизона. Да, он сделал этой палкой и то, и другое, но что-то он сделал первым. Так что не стоит стыдиться своей природы. Мы такие. Ни муравьями, ни осами, ни скумбрией нам не стать. Каждый сам за себя. Поэтому мы захватили земной шар и ни с кем не хотим делиться. Каждый из нас лучший в чем-то, важно выяснить в чем. Вот предположим: я лучший в области современной эссеистики. Если найдется кто-то, кто докажет мне обратное, я ему буду чрезвычайно признателен и тут же пущусь в азартные поиски себя настоящего. Прежние конкуренты были неубедительны. Кто-то любил себя больше слова, кто-то любил слово больше себя. Порочный путь. Чтобы владеть словом, нужно им стать. Закон неовербализма. А все исключения обычно выносят в постскриптум.

Мой старинный друг, человек столь же состоятельный, сколь и мудрый, метал у себя в усадьбе поутру топоры. Я тоже несколько раз метнул, но получилось неловко. Два топора сломал. И вот, сам того не желая, вспомнил: у Янковского рак, он из Германии уехал, денег не хватило на полный курс, Госкино обещало выделить, но…

– Свяжись с ним, я все оплачу, – сказал друг, запуская очередной топор в дерево. – Волшебников и так не осталось.

– С баронами тоже не густо, – поддержал я и благодарно отказался от предложенного топора.

Покупая в торговом центре «Пятая Авеню» гигантский леденец для своей супруги, я обратил внимание на часы хорошо одетого господина неподалеку. Господин отоваривался в аптечном ларьке «Йодомарином». Часы были редкие, корейские, «Гамма мастер 2», со встроенным счетчиком Гейгера. Такие трижды выпускались ограниченными тиражами для обслуживающего персонала атомных электростанций, находящихся на европейской территории. Россия не в счет. Минатом своих не балует. У меня тоже есть часы «Гамма мастер». Боевой трофей. Мало того: по воле судеб, в то мгновение именно они и были у меня на руке.

– Хорошие часы, – деликатно заметил я, приблизившись к господину.

– Хороша ложка к обеду, – грустно улыбнулся он.

– Обжегшись на молоке, и на воду дуешь, – формально поддержал его я и щегольнул своими часами.

Господин изменился в лице, вышел на улицу и направился в сторону Института Курчатова или больницы Федеральной службы безопасности. Они там по соседству с Центром трансплантации расположились.

Если ты не видел наш рассвет, ты никогда не поймешь, что мы вкладываем в слово «бессмертие». Отчего наши сердца полны восторженного покоя и безудержной отваги? Отчего мы засыпаем счастливыми?

Для нас, малыш, эта жизнь – вынужденное ожидание последней битвы! Самой прекрасной битвы в истории мира! Где мы шагнем в огонь Армагеддона, славя милость Создателя и разрушая все на Его пути! Мы – опадающая к ногам Творца последняя искра Всемирного пожара, облегченный выдох Победителя, первый луч солнца, отраженный в Его поднятом клинке.

А потом? Никто не пишет, что будет потом. А потом будет рассвет. Первый рассвет нового мира. Каким мы его ждем всю историю существования нашего народа, малыш. Обычный, как счастье святого, рассвет. Без противоречий. Необретаемая линия перехода из черного в белый, другая сторона радуги.

Рассвет начинается с понимания, что он скоро наступит. Нечто непередаваемое, но очевидное заполняет сознание, побуждая нас к изменению линии поведения по отношению к миру. Проще говоря: светает, малыш.

Рассвет – это химическая реакция. Как ноты в мелодии. И эта мелодия так приятна, что вызывает тонкий хлад на кончиках твоих нейролептических сетей. Проще говоря: мурашки, малыш.

И, разумеется, прохлада. Это уже из области физики. Поэзия возникновения частицы ниоткуда. Проще говоря: это как мысль, малыш. Прохлада стелется из самых темных уголков леса, сковывая звонкой паутиной еще теплые от света луны камни. Превращая их на мгновение в зеркала, которые отражают ту самую – другую – сторону радуги, где черное переходит в белое. Проще говоря: отцветает папоротник, малыш.

Тут повсюду волшебство. Большие изменения, неизбежны парадоксы. Кто-то зовет единорога, кто-то сажает цветы в открытом космосе.

Территория бытийного хаоса, родина законов физики. Но для коренного населения, то есть для нас, это как раз не важно. Важно, что словосочетание «не может быть» не имеет для нас смысла.

Слышишь, как растут кристаллы, трескучий шепот трещинок, сквозь которые пробивается росток энергии, которому когда-то суждено превратиться в молнию?

Или чувствуешь, как утекающие дымчатыми ручьями в лес тени уносят за собой самые глубокие, предрассветные, сны грешников? Все во всем, случайное в определенном, целое в частичном. Смешливый прищур воспаленных глаз смертельно раненного героя и послевкусие первого поцелуя на губах разбуженной королевы. Монотонное кружение мельничного круга в самом отдаленном уголке Вселенной, на окраине родной деревни. Мы не победили смерть. Мы поработили ее мечтой. Мы воздвигли нерушимые монолиты теонов по всему миру. Каждый теон содержит генные образцы сотни поколений нашего народа и всех, кто также пожелал увидеть наш рассвет. Каждый теон охраняют армии героев, способных в одиночку победить цивилизации. Вся история теонов – это история очагов добродетели и величия. Воспитания единомыслия и абсолютной преданности идее.