Андрей Бильжо - Казенный дом и другие детские впечатления [антология]

Мысленно проклиная родителей, которые сдали ее этим фашистам, Куся пробиралась к лифту, собираясь немедленно сбежать, но ее отловила как на грех соткавшаяся в проеме лестничной клетки Липовна.

– Куда-а-а, как тебя, Пан! Тьфу, Пак! Куда это собралася? А ну назад, щас пойдем на кислотность тебя проверим… – она цепко взялась за Кусин локоть и поволокла ее дальше по коридору.

В следующем кабинете измученную, замурзанную Кусю опять уложили на кушетку, под бок подсунули подушку. Все повторилось снова – загубник и зонд, с той только разницей, что перед еле живой Кусей поставили на табуретке деревянную коробку, из которой стоймя торчали бесконечные ряды стеклянных колбочек. Дальше через зонд в девочкин желудок закачали, по словам ласковой (наконец-то) медсестры, капустный сок, чтобы у нее начала выделяться жидкость из желудка, которую потом надо будет проверить на что-то такое. Куся, конечно, толком ничего не поняла.

– Ты кончик трубочки опусти в пробирку, как наполнится – так в следующую суй. Это тебе часик полежать, а я как раз схожу пообедаю, – радостно объяснила медсестра и ушла. Куся послушно перекладывала рыжий зонд в следующую пробирку, как только наполнялась предыдущая. Это было интересно, потому что сперва жидкость оказалась мутно-белой, потом зеленоватой, потом желтоватой, охристой, темно-желтой и наконец густо-коричневой. «Красиво, – думала Куся, – а интересно, что будет, если колбочки закончатся, а она не придет?» Но медсестра пришла вовремя, похвалила трудолюбивую аккуратную Кусю и отпустила ее в палату.

Обе девочки уже лежали на кроватях, потому что наступил тихий час. На Кусю они едва посмотрели, одна листала какой-то журнал, вторая изучала свои плохо накрашенные ногти. Куся села. Ей хотелось умыться, но надо было спрашивать, где здесь это можно сделать, а обращаться к девицам не хотелось. Тогда она причесалась, утерлась сухим полотенцем и достала ту самую стащенную у родителей книжку, обернутую в газету. Кудрявая девочка приподнялась на локте:

– Что это ты читаешь? – И доверительно пояснила: – Мы уже тут все по три раза перечитали друг у друга, надоело… а у мальчишек вообще книг нет, одни солдатики, а еще они из игровой пластилин таскают и нам в волосы клеят… Так что за книга-то?

Обрадованная внезапным человеческим обращением Куся выпалила:

– Пролетая над куком гнездушки…

– Что-о-о?! – Девочка села. – Где пролетая?

– Ой, прости! Над гнездом кукушки… автор вот… Кен Кизи… – Куся уже чуяла, что случилась катастрофа, но было поздно.

– Ха-ха-ха! Как ты – над куком гнездушки? А-а-а! Автор – какой? Киси-писи? Ларка, ты слышала? У нее куко… кука… гнездушки, а-а-а!

Девицы ржали, булькая и всхрюкивая. Длинная Лариса выскочила из палаты, зажимая рот, и было слышно, как она в коридоре кричит шепотом – «Вов, выдь, че скажу! У нас там дура новенькая, Пак фамилия, она…» – неразборчиво, потом взрывы гогота. В дверях палаты показался тощенький очкастый парнишка, который, тыча в Кусю пальцем и оборачиваясь назад к Лариске, спрашивал: «Эта, что ли, Пак? Ты Пак? Ха-ха-ха! Киси-писи! Гнездушка-пакушка, гнездушка-лягушка, гнездушка-раскладушка, гнездушка-пампушка!» Толстая Куся легла на кровать и спрятала голову под подушку.

…История про глупую оговорку быстро облетела всех, кому было интересно слушать про жирную новенькую с идиотской фамилией. Рифмы к слову «гнездушка» в исполнении мальчишек в столовой и жарким шепотом на уроках становились все непристойнее. На обходе улыбались уже не только медсестры, но и врачи. Один из них повертел книгу в руках, хмыкнул, увидев самиздат, спросил, знает ли Куся, о чем там говорится. Куся мрачно ответила, что не читала пока. И не читай, сказал врач, это тебе рано еще, это про больницу (он понизил голос) для психов, давай-ка я пока у себя в кабинете спрячу, не надо, чтобы кто попало это видел. Не реагируя на Кусины робкие протесты, положил книгу в папку и вышел вместе с коллегами продолжать обход.

Куся прожила этот месяц «как лосось на вершине большой египетской пирамиды» – эту фразу она слышала на пластинке по книге Диккенса «Сверчок на печи», про себя ей было приятно произносить ее с горечью и безысходностью. Она ни с кем больше не разговаривала, ела еду без соли, ходила на ЛФК, жевала отвратительный гастрофарм и глотала не менее мерзкий, похожий на рыбью икру аэвит. Живот болеть перестал, на уроках в больнице было мучительно скучно, просить книги у других детей она не хотела из упрямства и гордости, а любимый Брем больше не приносил радости, словно проклятый роман Кизи каким-то образом скомпрометировал и «Жизнь животных». Мама часто приезжала к Кусе и никак не могла от нее добиться, почему она такая унылая. Куся боялась рассказывать ей про книгу, а того доктора она почему-то больше не видела и не знала, как его зовут, чтобы хоть кого-нибудь спросить, как его найти. И только перед самой выпиской она вдруг услышала голоса, поняла, что как раз идет этот человек, рванула в коридор и увидела его, держащего ее книгу в руках, весело что-то рассказывающего молоденькой медсестре. Куся подошла к ним:

– Меня завтра выписывают. Отдайте, пожалуйста, мою книгу…

– Какую-такую книгу?

– Как какую… эту, – Куся подбородком показала на знакомые полустершиеся уже буквы с передовицы «Правды», в которую был обернут томик.

– Девочка, ты ошибаешься. Во-первых, я тебя первый раз вижу, во-вторых, это мое. Зачем тебе взрослые медицинские книги?

– Как… как – медицинские? Это же… это моя книга, Кена Кизи (она тщательно выговорила), вы ее у меня на обходе забрали…

– Да что ты говоришь, – врач ухмыльнулся, снял газету и сунул ей под нос издание, – ну-ка, читай, что тут написано?

Куся тупо уставилась на обложку, где значилось «Атласъ по анатомии человека» 1918 года издания, составителя звали очень сложно, типа «Вернеръ Шпатегольцъ». Это явно была уменьшенная фотокопия изначально большого по формату атласа. Но газета – газета же была точно ее, вот же и дата – апрель 1985-го…

– Ну? Ты ошиблась, девочка. Иди в палату.

Потрясенная до самых глубин души Куся в палату не пошла. Она понимала, что доктор присвоил себе роман и она теперь ничего никому не докажет. Куся спустилась этажом ниже, где лежали младшие, и зашла в женский туалет. Она смотрела на улицу в дырочку, которую дети прокарябали в замазанном белилами до половины окне, и вдруг услышала дикое верещание. Детский голос с акцентом отдавался от стен сортира: «Жэнщина! убэри сваи руки от меня! Убэри! Зарэжу! Не смэть меня хватать! Я папе скажу, он всэх, всэх вас зарэжэт!» Дальше топот по коридору, крики, визг, низкий мальчишеский рев. Куся вышла посмотреть, но увидела только захлопывающуюся дверь, из-за которой доносилось: «Нэ надо колоть попу! Нэ надо, прошу! Нэ хачу! А-а-а-а! Больно! Больно, собака! Убью!» Через мгновение дверь распахнулась, из нее выскочил зареванный мальчик лет пяти, поддерживая на ходу пижамные штанишки, пулей залетел в женский туалет мимо Куси. Выскочившая парой секунд позже красная потная медсестра, держащаяся правой рукой за запястье левой, и рявкнула: