Александр Проханов - Скорость тьмы [Истребитель]

— Но главный ресурс возможностей здесь, — Люлькин, обращаясь к военным, тронул выходное сопло. Окруженное оперением из тугоплавких материалов, оно было слегка опущено, как хвост птицы. — Изменяемый вектор тяги открывает перед истребителем поистине необозримые перспективы. Конструкторское воображение только слегка их коснулось. Будущее поколение конструкторов устремится сюда, усовершенствуя это русское открытие. Михаил Львович Блюменфельд предложил несколько блестящих идей, которые, не сомневаюсь, реализуются в самолетах «шестого и седьмого поколений».

Люлькин строго и загадочно обвел взглядом генералов авиации и чиновников министерства, в них подозревая главных противников будущих авангардных решений. Речь шла о поворотном сопле, которое отклоняло реактивную струю под углом к направлению полета. Огненная метла изгибалась, и самолет застывал в воздухе. Занимал вертикальное положение, мог отступать назад или медленно наступать. Или, включив форсаж, взмывал вверх, под прямым углом к траектории, ошеломляя противника.

— Что значит, самолет остановился и повис в воздухе? — Люлькин сердито обращался к лысоватому генералу в синих лампасах, с круглым брюшком и лисьими глазами, — Он сразу же пропадает на радарах обнаружения, ибо радары могут фиксировать только подвижную цель. Он превращается в самолет-невидимку и недоступен для поражения. Что значит, — самолет может вертикально взлетать и так же вертикально садиться? Это значит, ему не нужны аэродромы с полосой разбега. Он может взлететь с любой поляны, опуститься на любую кочку. Его можно поместить на грузовик, направить по лесной дороге, и противник не сможет засечь район базирования. Я обращался в Генеральный штаб по поводу намерений флота строить палубные авианосцы. Зачем эти неуклюжие громады стоимостью в миллиарды долларов? Наши самолеты с вертикальным взлетом довольствуются обычной плавучей платформой, взлет и посадка по вертикали, громадная экономия средств. Почему вы нас не слышите?

Ратников вглядывался в Блюменфельда, в его высокий лоб, впалые, поросшие рыжеватой щетиной щеки, стиснутые губы, словно тот был обладателем тайны, которую обрел, работая над двигателем. И все та же гнетущая мысль, — неужели тот сможет покинуть страну, порвать с братством, унести врагу драгоценные, обретенные в коллективе истины? Не веря в эту возможность, запрещая подозревать Блюменфельда, Ратников не мог избавиться от неприязни, был не в силах преодолеть отчуждение.

— Американцы — великие умы, первоклассные конструкторы. Но русский ум особенный. Ему открывается то, что лежит не на главной магистрали развития, а сбоку, ассиметрично. Русский ум находит неожиданные решения, выводит идею из тупика и выращивает новую ветвь познания. Это и есть русский гений. Это и есть русская альтернатива. Это и есть русский ассиметричный ответ, — Люлькин гладил двигатель, словно это был притихший лев, чувствующий длань хозяина. Ратников опасался, что он перестанет ласкать дремлющего зверя, и тот очнется, воспылает гневом. И тогда бетонный бокс наполнится грохотом, от которого разорвутся барабанные перепонки, лопнут сосуды, вскипят кровяные тельца, и люди попадают замертво. Жар накалит до бела серые стены бокса, и люди истлеют, превратившись в седые скелеты.

— Мы делаем двигатель, а двигатель делает нас. Если бы не он, мы бы никогда не узнали друг друга. Не поняли, на что способны. Не пережили творческих откровений. Не испытали братских чувств. Не сомневаюсь, мы сделаем лучший в мире двигатель, построим лучший в мире самолет. Россия способна строить самые лучшие самолеты, рождать самые светлые идеи. Будет очень трудно. Не все доживут до Победы. Но она непременно наступит, наша Русская Победа.

Ратников вдруг ясно, с ошеломляющей достоверностью, понял, почему Люлькин привел их в испытательный бокс. Поставил перед двигателем. Произносит пафосные слова. Он прощается, завещает молодым конструкторам свое неоконченное дело, свои незавершенные замыслы. Хочет продлить свою жизнь в бестелесных идеях. Его одутловатое большое лицо казалось торжественным. Но люди, его окружавшие, не ощутили торжества священного прощания. Они торопились наверх, в кабину. Желали поскорей запустить мотор, испытать его огнем и давлением. Убедиться, что в гонке оружия Россия не отстала от конкурента, что русский двигатель превосходит американский аналог.

Люлькин угадал нетерпение соратников. Он не был ими услышан. Но был услышан машиной, от которой исходило тусклое излучение стали, белое сиянье титана, термические спектры и радуги. Некоторое время молчал, положив большую ладонь на двигатель, переливая в него невысказанные мысли.

— Ну, что ж, родной, не подведи, — произнес он, отходя от двигателя, грузно поднимаясь по лестнице.

Все снова столпились в кабине. Испытатели заняли места у приборов. Люлькин протянул руку к пусковой кнопке, утопил ее. Некоторое время сохранялась тишина. Затем качнулись стрелки, взметнулись на экранах кривые. Послушался глухой шум, словно за стеной плескалось море. Шум перерос в гул, от которого задрожали полы. Сквозь жаростойкое стекло было видно, что в сопле трепетало багровое пламя. Превратилось в голубой факел цвета лазурных одежд на рублевской «Троице». Синева уступила место белой слепящей плазме, и все помещение глухо дышало, рокотало, вибрировало от непомерной мощи разбуженного двигателя.

Стояли, ждали, поглядывали на часы, всматривались в разноцветный танец электронных кривых. Через пол часа испытания завершились, двигатель умолк, остывая. Компьютеры, складывая бессчетные данные, провели вычисления, показав, что ожидания себя оправдали. Эффективность двигателя была повышена еще на восемь процентов. Русский двигатель по-прежнему опережал американский.

Все обнимались, целовались. Люлькин комкал в объятиях авиационного генерала. Начальники цехов тормошили друг друга. Ратников увидел сияющее, с лучистыми глазами лицо Блюменфельда, которое показалось ему прекрасным. Обнял худое тело конструктора, уколов лицо о щетину.

Ратников в своем кабинете принимал представителя Индии, который предварял приезд на завод делегации индийских военных, чиновников, коммерсантов. Делегация собиралась обсуждать контракт на поставку в Индию двигателя «пятого поколения». Индус был смуглолиц, с красивыми, улыбающимися губами, над которыми отливали синевой черные усы. Его умные осторожные глаза разведчика поочередно, подробно осматривали большой чертеж на стене, модель истребителя на столе, самого Ратникова, который не слишком бойко подыскивал английские слова для сложного, из осторожных намеков и пожеланий, разговора. Смысл пожеланий сводился к тому, что индусы, уже получив по предшествующему контракту двигатели для своих истребителей, вооружив ими несколько авиационных полков, желали не просто купить у завода новейший двигатель, а участвовать в его разработке. Создавать вместе с русскими чертежи, опытные образцы, участвовать в испытаниях. То есть, перейти от покупок к созданию, что лишало Россию монополии на владение двигателем, позволяло индусам наладить собственное производство, самостоятельно выйти на рынок вооружений.