Михаил Рощин - На сером в яблоках коне

— Да молчите вы! — приказала Лера. — Нельзя вам говорить, у вас сотрясение, может быть.

— Натуральное сотрясение, — шутил Васюк. — Кирпичина-то, знаешь, какой…

Кроме Васюка, поступила потом еще одна жертва веселья — с ножевой раной в боку, — тот самый парень, который танцевал с Лерой в клубе. Звали его Гешка Малых. Рана пустяковая, скользящая, только кожа вспорота, и держался парень храбро и никак не хотел штаны снимать.

— Это я сам напоромшись, — твердил он. — Сам, слышь!

Он опять был выпивши, и тот же галстук голубой на нем, и усишки блестели.

— Какого черта сидишь! — закричала Лера. — Ну-ка, живо! «Напоромшись»!

Вместо запланированных безобидных и спокойных старушечьих зобов и фурункулов пришлось обрабатывать настоящие раны — вот тебе и Восьмое марта!

А прямо из лесу, с лесоповала, доставили еще одного надорвавшегося на работе — там два дня прогуляли, а потом аврал пошел, — вот этот Малинин и надорвался. Ох уж Лера и честила этого испуганного, одуревшего от боли мужичонку и тех, кто его привез!

Потом, когда мужичонка потерял сознание, она спохватилась — и вовремя! Случай оказался ужасный: желудочное кровотечение, резекцию делать нельзя — человек исходит кровью.

— Малинин! Малинин! — кричала Лера над его земляного цвета, заросшим щетиной безжизненным лицом.

На секунду почувствовала растерянность, вдруг поняла, что и этот вот сейчас, через час-два, может умереть.

— Ну, нет!.. — крикнула она со злостью, и сестра Дуся отпрянула от нее.

Лариса находилась тут же. Лера взглянула на нее, та все поняла, и лицо у нее дрогнуло:

— Неужели, Лер?

— У тебя какая группа? — быстро спросила Лера, не отвечая.

— Вторая.

— У него тоже. Хоть бы немного, а?

— Давай, конечно, — и Лариса стала тут же снимать халат.

— Ой, Лариса Николаевна! — запричитала было Дуся, сообразившая, что Лера будет делать переливание крови. — Ой, что ж это, а?..

Лера глянула на нее — Дуся осела.

Опять целые сутки провела Лера возле этого Малинина. Переливание крови пришлось делать второй раз. Но уже ясно было, что спасли, спасли!..

— Ай да Иртумей! — говорила она Ларисе. — Ай да райский уголок!

Лариса лежала дома, Соня без конца поила ее чаем, а на приемнике стояла ваза с яблоками, которые прислал Тонгуров. Лариса смеялась и рассказывала Соне, как Лера ругалась, когда привезли Малинина. Лера чувствовала себя победительницей.

А через несколько дней Малинин, которому не давали ни есть, ни пить, добрался до графина с водой и выпил его почти весь — хорошо, что Лера была в больнице. Она вбежала, увидела, как его рвет, его ошалевшие, глупые глаза и стала его бить, просто схватила и стала бить кулаками, не разбирая, и сама заплакала от ярости, и ругалась не хуже того шофера Гайденко.

Прошло недели три, прежде чем у Леры появился первый пустой день, затем второй, третий. Она знала, что рано или поздно так будет, что ж поделаешь. Выписались Тришин и Паша-электрик, сам ушел из больницы Васюк, Гешка давно уже по всему поселку выдирал рубаху из штанов, показывал, приотлепляя марлю, шов и хвастал:

— Красиво заштопала, а? На память Геше от Леры! Я с ею ишшо танцевал тогда, помнишь?..

Три-четыре дня подряд было много больных у Сони: женщин с лесоповала и строительства дороги, Лера помогала ей, но потом и здесь делать стало нечего. Она действительно, как предсказывала Лариса, принимала теперь всех больных, дежурила и даже пошла однажды к «будкам»: высматривать, у кого грыжа.

Она по привычке рано вставала, отправлялась вдоль реки на лыжах — должно быть, здесь действительно хорошо летом, в жаркий день, — или, наоборот, лежала, читала: для лыж погода слишком холодная, ветреная. В Иртумеевской школе оказалась неожиданно большая библиотека — из тысячи книг, которые собрали по всей стране для великой сибирской стройки, многие разослали потом по местным библиотекам и школам. Она взяла «Сагу о Форсайтах», там стоял штамп их медицинского института. Может, эту самую книгу она читала на первом курсе?

По улице мимо дома шли «будки» или тяжело громыхал трейлер, потом бежали в школу дети, ехал кто-нибудь на санях, и слышалось повизгивание полозьев, мягкие удары копыт и фырканье лошади. Дяди Федина белочка, которую они принесли домой и поставили на шкаф, уютно пощелкивала орешками и прыгала в деревянной клетке, стуча коготками. Они называли ее Векша.

Лера читала о прекрасной и сильной любви, а потом откладывала книгу и думала о себе. Она бы не могла так любить, у нее не хватило бы времени, сил и, главное, веры. И вообще ей казалось, что так сильно и красиво любят все-таки только в книгах. Она вспоминала свою, пережитую ею любовь, которая тянулась три года, еще в институте, от которой остались теперь только стыд и горечь, — нет, нет, и вспоминать не стоит! Он был преподавателем у них в институте, очень скоро Лера стала тяготить его, он испугался, когда увидел, что это любовь, а не просто так…

Потом Лера быстро одевалась, в доме стоял холод, шла к сараю колоть дрова, не жалея теперь рук, топила печь. Завтракали и ужинали дома, а обедали в больнице, там все равно готовили для больных, и они тоже вносили деньги за обед, чем вызывали большое удивление у Дуси.

Лера чувствовала себя теперь как в отпуске, и, как обычно во время отпуска, томилась от скуки и не знала, что делать.

Ей пришло в голову, что она есть самый типичный узкий специалист: у нее только работа и работа, а если отнять работу, что останется?.. А с другой стороны, ни в каких клубных танцах, книгах, в этой праздности тем более она не находит того, что находит в работе, и все ей неинтересно. «И ведь я не какая-нибудь одержимая, — думала она. — Но все равно».

Как-то утром за нею заехал на вездеходе Тонгуров, он обещал показать ей свою рокадную дорогу. Он застал Леру, когда она несла охапку дров в дом, увидел топор, ее разгоревшееся лицо, нахмурился и сказал, что как же так, мол, они сами колют дрова? Лера хотела ответить, что Лариса с Соней две зимы сами колют себе дрова, что ж он раньше не заметил, но промолчала. (На другой день пришли двое рабочих, напилили, накололи и чинно сложили дрова в сарае.)

На вездеходе Лера поехала, ей хотелось посмотреть знаменитую дорогу. Очень нравилось ей это военное название: рокадная. Но это была, конечно, не специальная военная дорога, а обычная — узкий путь в тайге из оструганных, как шпалы, и плотно пригнанных, лежащих поперек бревен. В иных местах дорога поднималась над землею, на сваях, как мост. Она оказалась красивая, эта дорога, как и ее название. Они ехали не меньше часа, прежде чем добрались до строителей. Лера сидела рядом с водителем, Тонгуров сзади; показывая и объясняя ей, что к чему, он почти клал свой подбородок Лере на плечо. От него пахло одеколоном, и этот запах вызывал у нее представление, как он собирался нынче утром, брился, а красивая быстрая Саша, наверное, еще не причесанная, полуодетая, готовила ему завтрак, кормила и, может быть, проводила его в прихожую, и он поцеловал ее, уходя, в теплую щеку. Она так и видела их обоих в этой большой комнате с фикусами.