Дэвид Лодж - Для англоманов: Мюриэл Спарк, и не только

По счастью, последняя суббота в июне следующего года оказалась в Лонгстафф-холле свободной — кто-то заказ отметил. И Эмма с родителями за девять месяцев до назначенного срока отправилась на встречу с директором отеля. Она уговорила отца снять помещение целиком на один день и одну ночь, чтобы посторонних в гостинице не было. Домой она вернулась с меню ресторана, а также с винной картой и села выбирать блюда; Невиллу она доверила только выбор спиртного. Они составили список гостей, которых набралось полтораста человек, не считая детей. Когда Фрэнк Добсон прикинул, в какую сумму обойдется ему прием, он пришел в ужас.

— На это уйдет целое состояние, — сообщил он жене.

— У тебя одна дочь, — ответила Мейбел Добсон. — Ничего, не разоришься. Она сказала «не разоришься», а не «не разоримся», потому что мистер Добсон был в семье единственным добытчиком: Мейбел одно время работала секретарем у дантиста, но уволилась незадолго до рождения Эммы, их единственной дочери.

— А ведь наша с тобой свадьба, если верить твоему отцу, обошлась всего в пятьсот фунтов, — задумчиво сказал Фрэнк. — Даже с учетом инфляции эта сумма — ничто по сравнению с тем, во что встанет мне этот междусобойчик.

Когда же он из экономии предложил в качестве аперитива игристое белое вместо шампанского, Эмма устроила настоящую истерику; такой она не позволяла себе с детства. Обвинила отца, что тот — скупердяй, что он хочет испортить самый важный день в ее жизни. Сначала говорила на повышенных тонах, потом сорвалась на крик, после чего ударилась в слезы. Спектакль получился столь убедительным и впечатляющим, что с этого дня Фрэнк Добсон ни разу не рискнул заговорить о расходах на свадьбу.

Тем временем Эмма продолжала, в соответствии со своими вкусами и представлениями, заниматься организацией свадебного вечера. Наняла арфистку, которой вменялось в обязанность обеспечить надлежащий музыкальный фон; а также оркестр: вечер должен был завершиться танцами. Договорилась с фотографом и кинооператором, который запишет на видео все события дня во всех подробностях. Проинструктировала флориста относительно того, какие цветы должны быть в петлице, а какими украсить стол. Наняла своего любимого парикмахера: он должен был прийти к родителям в день свадьбы и сделать ей укладку. Придумала дизайн и текст пригласительных билетов. Составила список подарков, файл с которыми Джон Льюис, по ее просьбе, обещал разослать гостям. И, разумеется, заказала в специальном магазине свадебное платье. Платье из белого атласа с кружевами, такое же, как у Кейт Миддлтон. Когда миссис Добсон после последней примерки увидела ее в новом платье, то не смогла сдержать слез гордости и радости за дочь. Кузины Эммы, близнецы, согласились быть подружками невесты; им посулили, что они будут красоваться в одинаковых платьях — удовольствие, которое выпадало им не часто. Что же касается шестилетнего сына еще одного родственника, то мальчика прочили на роль пажа; нарядившись в костюмчик маленького лорда Фаунтлероя, он должен был нести шлейф невесты, когда та вступит в церковь и двинется по проходу между рядами.

Расписываться в отделе актов гражданского состояния было ниже ее достоинства — только Церковь, полагала Эмма, обеспечит этому памятному дню причитающуюся атмосферу, и, хотя ни она, ни Невилл в церковь не ходили, их обоих при рождении крестил англиканский священник. Прекрасная средневековая приходская церковь в Солихалле была к их услугам, но ни рядом с ней, ни поблизости не было стоянки, а приглашенным на свадьбу нужно было после службы добираться в Лонгстафф-холл на машинах. В самой деревне Лонгстафф имелась старая церквушка, которая их вполне бы устроила, и Эмма, хоть и не без труда, уговорила священника, заверив его, что со временем они с Невиллом собираются подыскать себе в этих местах дом. Этот пункт в ее списке поначалу вызывал у Эммы наибольшие опасения, и она очень обрадовалась, когда удалось поставить галочку и против этого пункта тоже.

Невилл был только рад предоставить Эмме самой готовиться к свадьбе, да и она с удовольствием взяла на себя эту ответственность. Он соглашался со всеми ее решениями и не слишком вникал в их суть. Работы у него в это время набралось много — предстояла важная поездка с ревизией в Дубаи. Однажды, правда, они повздорили: Невилл отказывался надеть утром в день свадьбы светлый костюм, однако в конечном счете Эмме удалось его уговорить. Серьезная же размолвка была вызвана предложением Эммы воздержаться от секса до медового месяца, который они должны были провести на Мальдивах.

— С какого перепугу? — спросил Невилл, с изумлением воззрившись на нее.

— Я просто подумала, что в этом случае медовый месяц будет для нас с тобой более значимым, что ли… и более захватывающим. Если продолжать заниматься любовью до самой свадьбы, медовый месяц превратится в очередную поездку за границу. Если же мы с тобой сейчас завяжем до первой брачной ночи…

— Но ведь до свадьбы еще три месяца!

— Зато представь, с каким нетерпением мы будем ее дожидаться, Мечтать о нашем медовом месяце, видеть его во сне. Вот тогда это будет настоящий медовый месяц!

— А мне что эти три месяца прикажешь делать? Дрочить?

— Фу, какая гадость, — поморщилась Эмма.

— Тебе легко говорить, — буркнул он. — А мужчине нужна физическая разрядка, особенно после целого рабочего дня, после целой рабочей недели. Что такое уик-энд без секса?

— Потерпи немного, лапочка, — ради меня. Ты не пожалеешь. — И Эмма одарила его взглядом, который говорил: только согласись — и тебе ни в чем не будет отказа.

Среди разновидностей их любовной игры были и такие, которые до сих пор не встречали у Эммы отклика, и она заметила, что ее слова Невилла заинтриговали.

— Ладно, посмотрим, — сказал он. — Там видно будет.

Через две недели, перед самым отъездом Невилла в Дубай, Эмму послали на трехдневные курсы, которые проходили в отеле под Бристолем с пятницы по понедельник. В субботу в кухне отеля вспыхнул пожар, и кухня так пострадала, что курсы пришлось отменить, а слушателей в тот же день распустить. На обратном пути в Бирмингем она позвонила Невиллу, но его мобильный телефон был отключен. Войдя в квартиру, она крикнула: «Невилл, это я!», но ответа не последовало. Первое, что бросилось ей в глаза, были блузка и лифчик, лежавшие на полу в гостиной у дивана. Чужие блузка и лифчик. Эмма застыла, как вкопанная; тяжело дыша, она вперилась в лежавшие на полу предметы женского туалета.

В дверях, ведущих в спальню, появился Невилл; он был в халате.

— Привет, Эм, — сказал он, прикрыл за собой дверь и изобразил на лице отдаленное подобие своей знаменитой белозубой улыбки. — Что произошло на курсах?