Кен Фоллетт - Граница вечности

В обеденный перерыв она пошла со своим бутербродом в кабинет директора и села по другую сторону большого письменного стола напротив Бернда. Она посмотрела на полку с дешевыми керамическими бюстами Маркса, Ленина и восточногерманского коммунистического лидера Вальтера Ульбрихта. Бернд перехватил ее взгляд.

— Ансельм большой хитрец, — улыбнулся он. — Годами прикидывался верным партийцем, а потом — бац, и был таков.

— А ты не испытываешь искушение тоже податься туда? — спросила Ребекка. — Разведен, детей нет, ничто тебя не держит.

Он огляделся по сторонам, словно убеждаясь, что их никто не слышит, и пожал плечами

— Я подумывал об том, — признался он. — А кто нет? Ты, наверное,

тоже. Как — никак, твой отец работает в Западном Берлине, не так ли?

— Да. У него заводик по сборке телевизоров. Но мать намерена оставаться на Востоке. Она говорит, мы должны решать свои проблемы, а не бежать от них.

— Я знаком с ней, она настоящая тигрица.

— Что правда, то правда. А дом, в котором мы живем, принадлежал ее семье несколько поколений.

— А что твой муж?

— Он весь в работе.

— Стало быть, мне нечего беспокоиться, что я потеряю тебя. Это хорошо.

— Бернд… — Она хотела что-то сказать, а потом раздумала.

— Говори, не стесняйся.

— Могу я задать тебе личный вопрос?

— Конечно.

— Ты ушел от жены, потому что она завела с кем — то роман?

Бернд весь напрягся и односложно ответил:

— Точно.

— Как ты узнал об этом?

— Бернд сморщился, словно от внезапной боли.

— Извини, я наверное, задала слишком личный вопрос, — смутилась Ребекка.

— Ничего, я отвечу, — сказал он. — Я спросил ее напрямую, и она призналась.

— Но что вызвало у тебя подозрение?

— Уйма разных мелочей.

Ребекка перебила его:

— Звонит телефон, ты берешь трубку, кто — то несколько секунд молчит, а потом короткие гудки.

Он кивнул.

— И еще, продолжала она, — твой обожаемый человек рвет в туалете записку на мелкие кусочки и спускает их в унитаз. В выходной его неожиданно вызывают на совещание. Вечером он тратит два часа на какую — то писанину и тебе ее не показывает.

— Дорогая, — с грустью заметил Бернд, — ты говоришь о Гансе.

— Наверное, у него есть любовница? — Она отложила бутерброд — аппетит пропал. — Как думаешь? Скажи честно.

— Мне очень жаль.

Однажды Бернд поцеловал ее, четыре месяца назад, в последний день учебной четверти. Они прощались перед зимними каникулами и желали друг другу веселого Рождества. Он слегка сжал ее руку, наклонился и поцеловал ее в губы.

Она сказала, чтобы он никогда больше не делал этого, и что она хотела бы оставаться его другом. А когда они вернулся в школу в январе, они сделали вид, что ничего особенного не произошло. Он даже сказал ей несколько недель спустя, что идет на свидание с некой вдовой его возраста.

Ей не хотелось пробуждать безнадежные желания, но Бернд был единственным человеком, с кем она могла поговорить, кроме своей семьи, и ей не хотелось волновать их пока что.

— Я была так уверена, что Ганс любит меня, — вымолвила она, и у нее на глаза навернулись слезы. — И я люблю его.

— Возможно, и он любит тебя. Просто некоторые мужчины не могут устоять перед искушением.

Ребекка не знала, удовлетворяет ли Ганса их сексуальная жизнь. Он никогда не выражал недовольства, хотя они занимались любовью только раз в неделю, что, она считала, не так часто для новобрачных.

— Все, что я хочу, — это иметь свою семью, такую же, как у моей матери, чтобы все друг друга любили, поддерживали и защищали, — сказала она. — Я думала, что с Гансом так и будет.

— Может быть, еще не все потеряно, — попытался утешить ее Бернд. — Увлечение другой женщиной не обязательно означает конец брака.

— В первый год?

— Согласен, в этом нет ничего хорошего.

— Что мне делать?

— Тебе нужно поговорить с ним. Он может признать это, может отрицать, но он будет знать, что ты об этом знаешь.

— И что потом?

— А чего ты хочешь? Развестись?

Она покачала головой:

— Я никогда не смогла бы уйти. Супружество — это обещание. Нельзя сдержать обещание, только когда тебя это устраивает. Нужно выполнять его вопреки влечению. Вот что такое супружество.

— Я поступал наоборот. Ты, наверное, будешь осуждать меня.

— Я не осуждаю ни тебя, ни кого-либо еще. Я просто говорю о себе. Я люблю своего мужа и хочу, чтобы он был верен мне.

В улыбке Бернда сквозило восхищение и сожаление.

— Надеюсь, твое желание исполнится.

— Ты хороший друг.

Прозвенел звонок на первый урок второй смены. Ребекка встала и завернула бутерброд в прежнюю бумажную обертку. Она не собиралась есть его ни сейчас, ни потом, но не допускала мысли выбросить еду, как большинство людей, переживших войну. Носовым платком она осушила влажные глаза.

— Спасибо, что ты выслушал меня, — сказала она.

— Я не гожусь в утешители.

— Неправда, годишься.

Она вышла.

Подходя к кабинету английского языка, она осознала, что не подготовилась к уроку. Но ей хватало преподавательского опыта, чтобы импровизировать.

— Кто слышал пластинку под названием «Твист»? — громко спросила она, войдя в класс.

Они все слышали.

Она подошла к доске и взяла кусочек мела.

— Какие слова?

Они все сразу начали выкрикивать.

На доске она написала: «Come on, baby? Let’s do the Twist». А потом спросила:

— Как это будет по — немецки?

На какое-то время она забыла о своих неприятностях.

В своей почтовой ячейке она обнаружила письмо во время большой дневной перемены. Она принесла его в учительскую и сделала себе чашку растворимого кофе, прежде чем вскрыть конверт. Прочитав письмо, она выронила чашку из рук.

Вверху одного-единственного листа было напечатано типографским шрифтом «Министерство государственной безопасности». Так официально называлась тайная полиция, а неофициально — Штази. Письмо пришло от сержанта Шольца и предписывало ей явиться в его главное управление для допроса. Ребекка вытерла разлившийся кофе, извинилась перед коллегами, делая вид, что ничего особенного не случилось, и вошла в дамскую комнату, где закрылась в кабинке. Ей нужно было подумать, прежде чем с кем-то делиться своей новостью.

Все в Восточной Германии знали о таких письмах, и каждый боялся получить его. Это означало, что она сделала что — то не так, — возможно, какой-нибудь пустяк, но он не остался без внимания. Она знала от других людей, что бесполезно доказывать свою невиновность. Если тебя вызывают на допрос, значит, за тобой есть какая — то вина. Иначе зачем тебя вызывать? Так считали в полиции. Утверждать, что они могли ошибаться, означало ставить под сомнение их компетентность, а это еще одно преступление.