Уильям Моэм - Сумка с книгами [Рассказы]

Зато дома мистер Грюйтер предпочитал облачать свое белое короткое тело в один лишь саронг и выглядел в нем как смешной толстый шестнадцатилетний подросток. Он был ранней птахой, и к шести утра его уже ждал завтрак, всегда состоявший из одного и того же: ломтик папайи, холодная яичница из трех яиц, тонко нарезанный эдамский сыр и чашка черного кофе. Расправившись со всем этим, он закуривал большую голландскую сигару, просматривал газеты, если не успевал к тому времени прочесть их уже все насквозь, после чего одевался, чтобы спуститься в свой кабинет.

Однажды утром, когда он предавался обычным занятиям, в спальню вошел старший бой и доложил, что туан Джонс интересуется, не сможет ли мистер Грюйтер принять его. Мистер Грюйтер в этот момент стоял перед зеркалом. На нем были лишь брюки, и он любовался своей гладкой безволосой грудью. Немного ссутулившись, чтобы скрыть брюшко, он удовлетворенно и смачно похлопал себя по груди. То была грудь настоящего мужчины. Когда бой огласил свое известие, мистер Грюйтер посмотрел прямо в глаза собственному отражению в зеркале и обменялся с ним лукавой усмешкой. Какого черта могло понадобиться этому визитеру, мысленно поинтересовался он. Эверт Грюйтер говорил по-английски, по-голландски и на малайском одинаково бегло, но думать предпочитал по-голландски. Так ему нравилось. Этот язык привлекал его некоторой брутальностью.

— Попроси туана подождать и скажи, что я сейчас выйду.

Он надел китель прямо на голое тело, застегнул его на все пуговицы и величественно проследовал в гостиную. Преподобный Оуэн Джонс поднялся ему навстречу.

— Доброе утро, мистер Джонс, — сказал наместник. — Надеюсь, вы пришли, чтобы пропустить со мной стаканчик виски с содовой, прежде чем я приступлю к своим ежедневным обязанностям?

Мистер Джонс не улыбнулся.

— Я пришел по очень неприятному поводу, мистер Грюйтер, — ответил он.

Наместника ничуть не смутила серьезность посетителя и не раздосадовали его слова. Его маленькие голубые глазки блестели по-прежнему безмятежно-приветливо.

— Присаживайтесь, друг мой, и угоститесь сигарой.

Мистер Грюйтер отлично знал, что преподобный Оуэн Джонс не пьет и не курит, но озорство, свойственное его натуре, всегда разбирало его при виде преподобного, и он каждый раз предлагал ему выпить и закурить. Миссионер покачал головой.

Мистер Джонс руководил баптистской миссией на Аласских островах. Его резиденция находилась на самом крупном и густонаселенном из них, Бару, однако на нескольких других островах архипелага имелись молельные дома, остававшиеся под присмотром его помощников из числа аборигенов. Это был высокий, худой, меланхоличный мужчина лет сорока, с продолговатым костлявым лицом, туго обтянутым землистого цвета кожей. Его каштановые волосы уже поседели на висках, а на лбу образовались залысины. Все это придавало ему вид отрешенного интеллектуала. Мистер Грюйтер хоть и не любил, но уважал его. Не любил за узость взглядов и склонность к догматизму. Его, жизнерадостного язычника, обожавшего плотские радости и настроенного по максимуму извлекать их из любых обстоятельств, раздражал человек, который осуждал земные радости как таковые. Наместник считал, что обычаи этой страны абсолютно естественны для ее обитателей, и его выводили из себя настоятельные усилия миссионера разрушить местный жизненный уклад, который так исправно функционировал на протяжении веков. Уважал же он его за то, что тот был честен, усерден и добр. Мистер Джонс, австралиец валлийского происхождения, являлся единственным профессиональным врачом на архипелаге, и было утешительно сознавать, что в случае болезни не придется полагаться лишь на китайского лекаря; кому, как не наместнику, было знать, сколь действенно врачебное искусство мистера Джонса и с какой щедростью он его расточает. Когда случались эпидемии инфлюэнцы, миссионер работал за десятерых, и никакой шторм, если только он не сопровождался тайфуном, не мог помешать ему носиться с острова на остров — повсюду, где нуждались в его помощи.

Миссионер жил с сестрой в маленьком белом домике в полумиле от деревни и, когда наместник прибыл к месту службы, взошел на борт корабля, чтобы приветствовать его и предложить ему свое гостеприимство до того момента, когда собственный дом мистера Грюйтера будет приведен в надлежащий порядок. Наместник принял приглашение и вскоре воочию убедился, что брат с сестрой вели жизнь простую и скромную. По нему, так слишком простую и скромную. Чай и весьма скудная еда три раза в день. А когда он зажег сигару, мистер Джонс вежливо, но твердо попросил его оказать ему любезность не курить в их доме, поскольку они с сестрой курения не одобряют. Продержавшись сутки, мистер Грюйтер съехал в свою резиденцию. В сущности, сбежал, как из чумного города, испытывая едва ли не панику. Наместник умел ценить шутку и любил посмеяться; постоянно находиться рядом с человеком, который любой вздор воспринимает с убийственной серьезностью и никогда не улыбается даже самым удачным твоим байкам, было выше его сил. Преподобный Оуэн Джонс, несомненно, являлся человеком достойным, но терпеть его общество было совершенно невыносимо. Сестра его была и того хуже. И у него, и у нее начисто отсутствовало чувство юмора, но если миссионер характер имел меланхолический и добросовестно выполнял свой долг вопреки глубокому убеждению, что все в этом мире безнадежно, то мисс Джонс была неисправимой оптимисткой и никогда не унывала. Она неумолимо находила во всем светлые стороны. С беспощадностью ангела мщения она выискивала в ближних доброе начало. Мисс Джонс преподавала в миссионерской школе и помогала брату в его врачебных трудах. Когда он оперировал, она давала наркоз и в маленькой больнице, которую мистер Джонс по собственной инициативе открыл при миссии, выполняла обязанности и сестры-хозяйки, и ассистентки, и санитарки. Но наместник был человеком непробиваемым и никогда не упускал случая посмеяться над суровой борьбой преподобного Оуэна с людскими пороками и несокрушимым оптимизмом мисс Джонс. Тешился как мог. Голландские суда заходили на остров трижды каждые два месяца, всего на несколько часов, и у наместника появлялась возможность поболтать с капитаном и старшим механиком, но иногда — очень редко — с острова Четверга или из порта Дарвин прибывал люггер, промышлявший добычей жемчуга, вот тогда праздник длился два-три дня кряду. Эти ловцы жемчуга были чаще всего ребятами грубыми, зато лихими, и у них всегда было вдоволь выпивки на борту и невероятное количество морских баек в запасе, так что наместник с удовольствием приглашал их к себе и давал превосходный ужин в их честь; удавшимся прием считался лишь в том случае, если среди приглашенных не оставалось ни одного человека, достаточно трезвого, чтобы вернуться на корабль.