Лоран Гунель - День, когда я научился жить [litres]

Гэри вытащил из печки противень с дымящимися ароматными маффинами.

– Еще бы десять секунд, – проворчал он, – и у меня бы все из-за нее сгорело.

В магазин вошел мужчина лет тридцати. Он улыбался, но вид у него был подозрительный. Гэри нахмурился.

– Здравствуйте, – весело бросил парень, словно явился на дружескую вечеринку.

Гэри кивнул головой и подождал, что будет дальше.

– Джек Мерфи, – представился посетитель и протянул ему визитную карточку.

Гэри карточку не взял, только покосился на нее.

Джек Мерфи, представитель шоколадной фабрики «Бриллиант в мире шоколада»…

– Что вы от меня хотите?

Улыбка застыла на лице парня – верный признак того, что ему было в чем себя упрекнуть.

– Ничего, абсолютно ничего, – принялся он уверять, делая при этом подозрительное усилие сохранить улыбку. – Я пришел просто с вами поговорить.

Гэри уставился на него и смотрел ровно столько, сколько было нужно, чтобы вынудить парня убрать с лица притворные гримасы и оставить искреннее выражение.

– Я не уверен, что настроен с вами говорить.

Тот откашлялся, притворяясь, что смеется, и немного смутился. Стоит человека слегка встряхнуть – и сразу видно, что у него на уме. Ну давай, выкладывай.

– Моя фирма производит разные виды шоколадной крошки по тарифам, весьма привлекательным для профессионалов, и я задал себе вопрос…

– Я ни в чем не нуждаюсь.

– Но…

– У меня все в порядке.

– Неужели вам не хочется объединить товары, которые потом сможете реализовать?

Гэри вздохнул. Нет, ему не хотелось. Он посмотрел парню прямо в лицо, не говоря ни слова. Молчание – лучшая из тактик. Когда вы начинаете возражать, у этих мальчишек на все находится ответ, либо заранее заготовленный, либо выученный наизусть. В этом случае лучше всего молчать. Нельзя давать парню ни малейшей зацепки. Не получив зацепки, он быстро отстанет.

Парень снова кашлянул, потом посмотрел на часы:

– Отлично, хорошо… Мне, пожалуй, пора.

Давно пора. Уходи…

– До свидания, – произнес парень, уходя.

Гэри коротко кивнул.

Во дворе опять загалдели мальчишки. Едва закрывшись, дверь снова открылась, и вошел клиент. Из тех, кому маффины всегда «слишком передержанные». За ним шел еще один, личность известная, молодой страховой агент, который время от времени заходил позавтракать.

Несколько месяцев назад он пытался втюхать Гэри страховой полис. «Чтобы обезопасить себя от проблем», как он тогда выразился. Можно подумать, что это реально. Ладно, пусть думает, что я простак, но он ведь и сам ничего не понимает.

Если у тебя сплошные проблемы, ты перестаешь их так называть. Ты называешь это жизнью. Вот когда у тебя все хорошо, это вызывает подозрения. И тогда в голове начинает мигать маленькая красная лампочка, и ты говоришь себе: «Что-то тут не то».

6:3; 6:2; 6:3.

Остин стоял напротив белобрысого шведа и готовился к подаче. Еще одна игра – и он выигрывает матч и оказывается в одной восьмой финала.

Он трижды стукнул мячом о корт, сосредоточиваясь, взглянул на корт и еще трижды стукнул. Потом подбросил мяч в воздух, широко замахнулся и… почувствовал резкую боль в плече.

К мячу он так и не прикоснулся, и тот упал на землю. В тревоге он ощупал плечо левой рукой в надежде понять, откуда взялась боль. Но боль исчезла. Медленно подвигав плечом во всех направлениях, он его осторожно помассировал. Ничего. Должно быть, неловкое движение, только и всего.

Снова три удара, взгляд на корт, еще три удара. Мяч в воздухе, он замахнулся и с силой ударил.

Боль буквально разорвала плечо.

Он застыл на месте и не прикоснулся к прилетевшему от соперника мячу.

0:15, – объявил арбитр.

Публика зааплодировала.

Тем хуже. Эту игру придется проиграть, поберечь плечо. А перед следующей игрой обязательно пойти к врачу.

Следующую подачу он сделал крученой, как иногда поступал Майкл Чанг в лучшие свои времена.

Соперник настолько не ожидал такой подачи, что принял мяч только в последний момент, добежав почти до сетки. Остин ответил резаной свечой и тем самым укрепил свои позиции.

– По пятнадцати, – объявил арбитр.

Последующие подачи, тоже все резаные, для шведа уже не были неожиданностью. Чтобы выиграть, ему понадобилось меньше пяти минут.

Пока Остин шел к своему стулу, аплодисменты напомнили ему, что даже дома зрители относились к нему прохладно. Своими стараниями преподносить его как человека бесчувственного комментаторы отрезали его от публики.

К Остину подбежал врач, выслушал его и быстро поставил диагноз: острое воспаление сухожилия надостной мышцы плеча. Он сразу же достал из чемоданчика флакон с хлорэтилом и распылил состав на больное плечо. Остин почувствовал, как леденящий газ проникает под кожу, покрывшуюся белыми кристалликами.

– Напряги руку – сказал врач. – Что чувствуешь?

– Ай!

Положенные по регламенту три минуты почти истекли. Пора было снова начинать игру. Но чего ради? Остину никак не удавалось ни понять, ни принять того, что вот-вот должно было произойти. Ну не мог он позволить, чтобы вот так глупо рухнула его мечта. Турнир его жизни, рекорд, который надо побить и войти в историю… И все из-за какого-то воспаления сухожилия… Это неправда, – наверное, ему все приснилось… Скажите мне, что все это сон…

– Тайм .

Собрать все силы, биться до конца, как всегда. Не поддаваться, не гнуться. Держаться до последнего: ведь он всегда умел держаться.

Остин вышел на корт. Швед готовился к подаче. В его поведении что-то еле заметно изменилось. Никто из зрителей ничего не заметил, но Остин чутко уловил это во взгляде и в состоянии. Нечто незаметное, но очень важное. Швед начал верить в победу. Это чувствовалось, это было видно. И Остин знал, что это означает. Большинство игроков были если не напуганы, то подавлены одной мыслью о том, что им придется биться с тем, кто выиграл все матчи на протяжении одиннадцати месяцев. Когда игрок выходил на корт, Остин читал в его глазах, что он по-настоящему не верит в победу, в то время как он, Остин, не сомневается в ней ни на секунду.

Парень, стоявший напротив, подал сопернику два мяча.

Впервые за много лет соотношение сил могло измениться. Остин боялся, что боль вернется и не даст ему играть. Этот страх и еще легкое сомнение, что боль уже угнездилась в сознании, сами по себе были проблемой. Остин по опыту слишком хорошо знал, что уверенность одного игрока в соединении с сомнением другого делает матч бессмысленным, ибо результат здесь предрешен заранее.

В этот момент кто-то из зрителей попытался крикнуть, но осипший голос перешел в хрип, и это вызвало смех. Остин быстро повернул голову в сторону ступенек, чего раньше никогда не делал – настолько был всегда собран и сосредоточен. И взгляд его встретился со взглядом той самой журналистки, что брала у него интервью и назвала его холодным и безразличным к людям. То, что он прочел в ее глазах, глубоко его ранило: она улыбалась. Она улыбалась, увидев, что он не в своей тарелке. Та, что обвинила его в бесчувственности, теперь смеялась над болью, которую он испытывал.