Вацлав Ржезач - Свет тьмы. Свидетель

Маркета не только привлекает Карела своей красотой и богатством, она не только нужна ему как «военная добыча» — он просто не может видеть что-либо красивое, чистое, талантливое, не испытывая желания загрязнить, затоптать это, наложив на него клеймо собственника.

Готовясь к решающей атаке, которая должна, как полагает Карел, завершиться его полным триумфом и полной капитуляцией семьи Куклы, куда он внес разлад и несчастье, Карел мысленно беседует с Наполеоном, чье изображение украшает его трость: «Мы поняли бы друг друга куда лучше. Нам обоим хорошо известно, что не может быть сострадания ни к кому на свете, что нет ни доброго, ни дурного, есть лишь поступок, ведущий к цели, либо пагубный для нее, — коль скоро в один прекрасный день ты эту цель обрел и решился ей следовать. Пойдем, старина, сегодня мы составим славную пару». Эти наполеоновские претензии мелкого интригана еще более компрометируют идею «сверхчеловека», которой он руководствуется.

В романе с большой остротой социального проникновения изображена та среда, которая порождает типы, подобные Карелу. В становлении его характера сыграли свою роль и отец, предприниматель, всецело погруженный в свои расчеты и преследующий одну цель — наживу, и мать, изнеженная, не знающая жизни женщина, постоянно страдающая от мигрени и проводящая время за чтением романов. Начав осуществлять свои темные планы, Карел находит союзников в лице мещанской тупости и ханжества того общества, которое окружает Маркету и Кленку, в собственническом эгоизме дяди, безжалостного эксплуататора и хищника, и в робости его жены, осмеливающейся лишь на тайную попытку «спасти» мужа, загладив его грехи с помощью пожертвований религиозной общине.

В романе убедительно показано, что предательство и ложь имеют свою логику. Может быть, в какой-то момент Карел сам пугается результатов интриги, затеянной им ради осуществления своих корыстных и честолюбивых целей, но он уже не может поступать иначе, пока непредвиденное стечение обстоятельств не делает явным все его хитросплетения и он сам не терпит полное крушение.

Критика справедливо увидела в этой истории предателя и мерзавца, мечтавшего пройти по растоптанным человеческим жизням к вершине успеха, значительность притчи.

Это притчевое начало подчеркивается с помощью целой системы символов. Так, символический смысл приобретает постоянно всплывающий в сознании Карела и преследующий его отвратительный образ крысы, раздавленной мясником, и картина тесной и темной подворотни, в конце которой брезжит слабый свет. В системе этой символики находит свое объяснение и заглавие романа — «Свет тьмы». Речь идет о своеобразной лучевой энергии зла, сконцентрированной злой силы, мрачного, темного света, ослепляющего человека, вместо того, чтобы освещать ему путь, не согревающего, а леденящего душу.

И по теме, и по многим элементам образности «Свету тьмы» родствен следующий роман В. Ржезача — «Свидетель». Атмосфера неблагополучия предстает в этом романе еще более сгущенной. И в «Свидетеле» есть свой центр почти иррациональной злой энергии — черного света. Это излучение тьмы связано с образом героя — Эмануэля Квиса. Приехавший неведомо откуда в маленький городок Бытень, чтобы получить наследство, Квис переворачивает жизнь этого мирного городка. Он проникает в самые интимные глубины внутреннего мира окружающих, едва соприкоснувшись с ними, и пробуждает скрытое в них злое начало.

Внутренний мир самого Квиса выхолощен и пуст, ему не свойственно даже то стремление к власти и богатству, которое движет Карелом. Вернее, ему тоже свойственно безграничное честолюбие, только оно направлено в другую сторону: он как бы паразитирует на духовной жизни своих жертв. Так, вместе с бургомистром Нольчем, чье отчаяние из-за нервного расстройства у жены чуть не толкает его на бессмысленное убийство, Квис переживает запретную притягательность преступления. Метания Нейтека, которого Квис подстрекает к надругательству над своей падчерицей, пробуждают в Квисе извращенное сладострастие. Он с жадностью всматривается в перипетии неукротимой вражды братьев Дастыхов, дожидаясь губительных результатов этой страстной взаимной ненависти. Переживания Квиса, раскрытые с изощренным психологизмом, могли бы роднить роман с модернистскими экскурсами в область темных провалов человеческой натуры, если бы не историческая значимость ситуации, изображенной в романе, и не сильное моральное начало, освещающее картину пробуждения зла в людях.

По свидетельству друзей писателя, сам Ржезач проводил аналогию между роковом влиянием Квиса и губительным воздействием фашизма на моральный облик людей. Можно сказать, что и здесь трагическая историческая ситуация спроецирована во внутренний мир персонажей. При этом писатель дает точные социальные характеристики героев и конфликтов. С большим реалистическим мастерством нарисована в романе целая галерея типов маленького провинциального городка. Таков избалованный своим богатством и привилегированным положением бургомистр Нольч, прикрывающий видимостью бурной деятельности на благо сограждан свое полное равнодушие к людям и отчужденность от них, выразительны и погрязшие в спеси и собственническом эгоизме лавочники Гаразимы, кутила и игрок помещик Дастых, воображающий себя рачительным хозяином. Типичны и конфликты, которые рождаются в этой среде: например, лютая вражда братьев Дастыхов из-за родового имения или, с другой стороны, бунтарство юной Лиды Дастыховой, бросающей вызов той косной среде, которая воплощается для нее в родителях ее возлюбленного — Еника Гаразима.

В «Свидетеле», пожалуй, еще более тонко разработаны приемы психологической характеристики с помощью несобственно прямой речи и внутреннего монолога. В «Свете тьмы» один повествователь — Карел, и его неприглядный внутренний мир раскрывается во всей глубине и сложности, но все другие персонажи увидены только глазами Карела. В «Свидетеле» автор выдвигает на авансцену то одного, то другого героя, воспроизводя сложные переливы его переживаний, сам характер и тон его мировосприятия, иронические размышления Нольча, безжалостного в своем анализе к себе и другим, страстный, патетический внутренний монолог Лиды Дастыховой, медленные, трудные размышления простака Тлахача или утонченную казуистику Квиса.

В «Свете тьмы» мрачной энергии, излучаемой Карелом, противостоит подлинная любовь и подлинное искусство. Однако ни идеальная Маркета, ни бесхитростный и необузданный Кленка не способны успешно отбивать хитро задуманные атаки Карела и порвать ту паутину лжи и интриг, которой он их опутывает. А Квис, несмотря на свое дьявольское искусство деформации человеческой личности, не всесилен. Его жертвы находят в себе моральную силу сопротивляться ему. В большинстве случаев речь идет о стихийном торжестве добра над злом. Пани Катержина Нольчова избавляется от преследовавших ее кошмаров, почувствовав в себе зарождение новой жизни, и ее выздоровление выводит бургомистра из того опасного душевного состояния, в котором он находился. Пьяница Нейтек в последнюю минуту прогоняет от себя падчерицу, чтобы спастись от соблазна, в братьях Дастыхах пробуждается чувство родственной симпатии и солидарности, которое кладет конец их сваре, чуть не приобретшей братоубийственный характер. Ржезач изображает и осознанную борьбу против античеловеческой власти Квиса над людскими душами. В такую борьбу вступает священник Бружек. Характерно, однако, что он идет на бой со злом, вооруженный не столько молитвой и благостью, сколько вполне земными средствами, не исключая кулаков. Достойный пастырь постоянно упрекает себя, что он недостаточно доверяет небесной справедливости, улаживая дела доступными ему земными способами. Смелый бунт молодости против всего затхлого воплощает Лида Дастыхова, считающая эту борьбу своим призванием. Кстати, с образом Лиды связан и особый аспект важной для Ржезача темы искусства и назначения художника. Если Квис паразитирует на душевной жизни других, разлагая и загрязняя их сознание, то Лида, мечтающая о профессии актрисы, видит ее смысл в обогащении жизни, в раскрытии душевного богатства людей, в пробуждении всего прекрасного и благородного в их душах. И здесь активное светлое начало противостоит злому и паразитическому.