Борис Екимов - Осень в Задонье

И тогда был задуман уход, к которому подтолкнул игуменью один из Троицких праздников на Явленом кургане, куда она прибыла, как всегда проведывая Скиты и Церковный провал, тамошних старцев.

Эти места всегда были пустынными: глухое Задонье, скупая земля, над рекой — обрывистые меловые горы, изрезанные глубокими балками-провалами. Здесь издавна копали свои пещеры-кельи, по подобию киевских, старцы да старицы поначалу староверского толка, «беспоповцы», а потом и другой народ, чающий спасенья.

Им в помощь были время, ветры, вешние воды, словом, Бог и природа, сотворяя порой причудливые глыбистые меловые и дикого камня строенья — в точь малые церковки да часовни, пещеры. Словно сам Господь сюда призывал людей для спасенья себя и мира.

Скупая земля: мелы, камень да глина; скудная зелень, кусты да травы: чабрец, донской ладан — иссоп, горькая полынь; колючие заросли тернов, шиповника, казачьего можжевельника, барбариса-кислятки. Скупая земля. Но местами бьют и бьют из земли родники да ключи: Родниковая балка, Белые колодезя.

Эти места пришлись игуменье по душе. Пригрезилась Ардалионе Донская лавра ли, Русская Каппадокия, словом, спасенье в подземной тиши, когда можно посвятить себя одним лишь молитвам. «Нужны нам для собранности темные келии», — говорила она.

Тем же годом, не откладывая, игуменья отправилась в Москву и Петербург, чтобы найти поддержку своих планов среди друзей и благодетелей.

И случилось чудо. Матушкина келейница собирала пожертвования в Казанском храме. Подавали не щедро, медью. Но один из молящихся, пожилой мужчина, вдруг пожертвовал золотую «пятерку». Монахиня тут же опустилась на колени перед рядом стоящей иконой и стала громко благодарить Бога. Когда она поднялась с колен, мужчина спросил, откуда она и на каком подворье остановилась.

На другой день щедрый жертвователь встретился с игуменьей Ардалионой, принеся в дар монастырю немалую сумму денег.

Они узнали друг друга, хотя прошло полвека с той поры, когда Машенька Атарщикова отказала своему избраннику, не простив его грех.

Теперь они были другими: знаменитая игуменья богатого монастыря и известный в Петербурге, состоятельный жертвователь, владелец золотых приисков, фразу которого «Помогите мне, я страшно богат!» повторяли одни с удивлением, другие с насмешкой, но большинство с уважением, потому что помогал он нуждающимся безотказно, даже специальную контору для этого завел, не в силах справиться с потоком просящих.

Они встретились, долго и хорошо говорили, поняв друг друга. Идея Донской подземной Лавры ли, Каппадокии пришлась щедрому жертвователю по душе.

Так началась история подземного монастыря. О нем знали в округе, трудились там, по обету и просто желанию. Старые люди с хуторов и станиц окрестных уходили туда на покой. Монастырская жизнь — дело потаенное, а уж подземная обитель тем более. Но еще и теперь остались следы Монастырской дороги, по которой из Царицына везли сюда лес, другие материалы. Старые каменоломни до сих пор можно отыскать; в них брали камень-плитняк, которым в подземных строеньях крепили стены. Был даже кирпичный заводик. Это место и теперь называется Печа.

Делали все прочно, на века.

Легенды, как и положено им, раскрывали великую тайну. Игуменья Ардалиона не умерла, как принято считать, в Саровском паломничестве. Железный запаянный гроб, который привезли в монастырь и опустили в могилу, был пуст. Игуменья просто ушла от мира, укрывшись в катакомбах Церковного провала, на Скитах. Недаром в скорой поре Новодонской монастырь навсегда покинули две верные келейницы игуменьи — Святослава и Агния, которые были с нею в последнем паломничестве.

А из Петербурга уехал в дальнее странствие и уже не вернулся тот щедрый жертвователь, когда-то жених Маши Атарщиковой.

По преданию, всем им хватило места в пещерах и кельях Монастырщины.

Все это было, но минуло, прежде прирастало былью, а ныне легендами. Но ведь было…

В ту пору, когда в станице порушили храм, сбросив на землю кресты да колокола, ушла из станичного храма Явленая Богоматерь. Люди верили, что она вернулась сюда, в Монастырщину, чтобы сохранить святую пристань. Недаром еще долго, почти до времен нынешних по окрестным хуторам ездили монахи-молельщики. Лошадка, повозка, походный иконостас, черное одеянье с белыми крестами. Монахов ловили, мучили в тюрьмах, ссылали в Сибирь, расстреливали. Но им на смену объявлялись молельщики новые. Снова и снова: лошадка, походный иконостас. Это ведь было… Кому душу спасала Монастырщина, а кому и жизнь. Там после революции укрывались казаки от погонь да расстрелов. Там прятали хлеб от грабиловки красных продотрядов, спасая от голода себя и детей. Во время войны в пещеры уходили женщины, дети, хоронясь от немцев, стрельбы и бомбежек. Церковь осталась жить, сохранила ее Явленая Богоматерь до поры. Эта пора настает, скоро настанет. Вновь будет обретена, миру откроется Задонская Богоматерь и оживет щедрый святой источник на Явленом кургане, пробудится Родниковая балка и отворятся для людей врата подземного храма, надолго сокрытого и сохраненного. Придут насельники, трудники, вернется прежняя жизнь на Скитах и рядом. Нужно в это верить, молиться и работать.

Такие вот случались беседы летними вечерами возле Белой горы.

Голос монаха Алексея был ровен, спокоен, глаза добротой лучились. Басакины слушали его и верили, что все это и вправду будет: икона Богоматери, могучий родник на кургане, сады, людские селенья, святые обители — все будет. Нужно лишь верить, молиться и работать.

Сумерничали. Помаленьку темнело. Ольга спохватывалась, говорила монаху Алексею:

— Да вы еще не ужинали. Молочко еще теплое. Пышки пекла. Кашу варила. — Она монаха жалела. — Вам надо побольше кушать, — внушала она. — С собой брать побольше еды или пораньше приходить.

Такие вот были славные вечера: сидели, сумерничали, потом нехотя поднимались, ведь завтра рано вставать. Несли к постели дремлющего, уже тяжелого Тимошу.

Конечно, бывали ненастные дни: ветер, дождь, слякоть да склизь, по пуду грязи на сапогах, мокрая одежда, которую высушишь не враз. Но это проходит. Тем более что на здешней земле дожди бывают нечасто, они — в подарок. Для травы, для хлеба, для скота и людей. Ведь впереди жаркое лето, долгое-долгое.

Случалось ненастье и на душе. Порой неожиданно, вроде ни с того, ни с сего.

Приезжал отец Василий с матушкой и детьми. Славное получилось знакомство, хорошие люди. Но вдруг после их отъезда, вечерней порой, Ольга вспомнила сыновей батюшки: какие они вежливые, аккуратные, приглядно одетые. Видно, что старается матушка, молодец. А Тимоша возле них гляделся замарашкой: рабочая застиранная одежка, личико заветренное, на голове космы, подстричь его некому и некогда. В городе для детей — музыкальные да спортивные школы, театры да музеи. У Тимоши — одни лишь козлята, телята. А дальше? Так и будет быкам хвосты крутить.