Борис Екимов - Житейские истории [сборник]

Екимов Борис Петрович родился в 1938 году в г. Игарка (Красноярский край). Лауреат многих литературных премий. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Волгограде.

По возрасту все чаще приходится мне в больницах бывать, у врачей. У глазного доктора и вовсе, считай, прописка постоянная. Сладкого в этом мало: очереди, долгое и долгое ожидание, теснота коридоров, своя боль, а рядом — чужая: в рассказах да жалобах; много детворы; на них глядишь, вовсе душа вянет.

Один из походов. Четвертый этаж клиники. Очередь к врачебному кабинету; а потом — к процедурному, там — уколы. Но людей меньше, чем на этаже первом. Вдоль стены — стулья, есть свободные. Можно сидеть. Ожидание обычно долгое. Коротаем его в негромких беседах, которые все о том же, о хвори. Печальные повести, совздохами да охами. Так бывает всегда.

Но нынче, от себя недалеко, услышал я разговор иной: семейные да соседские новости, порой с удивлением, хохотком — живой говорок, словно в обыденной, не в больничной жизни.

Старый человек, сухонький, седенький, голову держит высоко, чуть закинув. Его собеседник — много моложе. По облику и стати — сын. Обычное дело: плохо видящий или вовсе слепой отец, а с ним помощник, для сопровождения по врачам да кабинетам. Не вперебив и не разом, разговор их журчал и журчал, скрашивая тоскливое больничное ожидание.

К людям разговорчивым, словно на огонек, невольно тянутся. Так было и нынче. Иконечно же, в конце концов беседа повернула к обычному: как да что…

— Он у нас сено спасал, — усмешливо сообщил молодой.

Его не поняли.

— Пожар, что ли? Горело?

— Навовсе сгорело. Темная ночь, — пожаловался старик, вздымая незрячие глаза. — А во сне все явственно вижу, как молодой. Все дочиста. Весь хутор.

— Ничего… — успокоил старика женский голос. — Операцию сделают, будешь опять глядеть.

— Делали операцию, — сказал старик. — Хорошую, дорогую, сынам спасибо. Но не уберегся… Доктор упреждал, они же всегда говорят: после операции не нагибаться, тяжельше ложки ничего не поднимать, лишь дышида и то через раз. Но это в городе хорошо. А на хуторе… Сено меня подвело. Это как раз после Троицы случилось. На Святую мне операцию делали. Я приехал, берегся. А потом привезли сено. Тележку трактор притянул, на забазье свалили. Такое расхорошее сено. Я глядел, радовался. Степовое сенцо, пахучее, зеленое. Как говорится, пуд сеначто пуд меда. Сын обещал после работы подъехать, сложить его.

А тут, как на грех, стало замолаживать: тучки пошли. Не дай бог, думаю… Такое сено … Намочит, потом суши, почернеет, сгубится сенцо.

И решил я полегонечку его складать. А там, может, и сын подъедет. Я берегся, как доктор велел: не более двух килограмм. Небольшие навильнички брал, понемногу. Помаленьку складаю. А тучи идут… Издаля вижу: черная такая тучака, низкая, дождевая. Надо бы успеть. Заторопился, и вроде как сами собой навильники все больше становятся, все тяжельше. А туча уже на близу, дождем пахнуло. И, видно, я совсем подзабылся, ведь надо успеть. Последние пласты кладу. Чую — в напряг. Прикладок сложил. Дерюжкой накрыл его, жердями придавил. А тут сразу — ветер и ливень стеновой. Я — под крышу. Чую, щиплет глаза. Труха, видно, попала или пот. Умылся. Глянул, вроде какой-то туман. И как-то он все гуще и гуще. А потом и вовсе — темная ночь. Ничего не вижу. Теперь вот возят меня, — повернул он к сыну невидящие глаза. — В дело — не в дело. Туда да сюда. А проку?

— Погоди, — успокоил его сын. — Вот пройдем процедуры, может, и получшает … Вон сколь народу, все надеются, — убеждает он отца и себя. Тоже — не молоденький, на батю похожий: жилистый, в морщинах заветренное лицо, седые виски.

— Вот так-то вот, — со вздохом заключает старик, — сену спасал…

Обычно такие рассказы идут вперебой с оханьем, со слезой. А старик вроде даже подсмеивался над собой, над жизнью: «Сену спасал…»

Рядом сидящий сын слушает отца, вздыхает, эхом повторяя: «Сено спасал». Укора нет на лице его, в голосе. Он все понимает.

Внук Митя живет с родителями в доме многолюдном, пятиэтажном. За окнами — шумная улица, в невеликом дворе — толчея автомобильная: приезжают, уезжают, настырные — лезут на тротуар, к ступеням подъезда.Обычное житье городское.

На подворье, к нашему дому, саду и огороду Митя приходит ли, приезжает не всякий день, особенно в ненастную пору осени да зимы. И потому весна для него — жданный праздник.

Помню одну из весен. Подъехали ко двору. Митя, конечно, первым из машины выскочил и умчался. Вдруг слышу крик его, истошный:

— Дедушка, иди скорей!!

Я встревожился:

— Что там?..

— Иди сюда! Посмотри, какое у нас чудо!

Подошел я. Митя стоит возле нерасчищенной клумбы, на которой, еще реденько, там и здесь, вылезли первые тюльпаны, пока лишь зелень бутонов. Но один из них поспешил и раскрылся. Сияют под солнцем алые лепестки.

— Ты видишь, какое чудо?!

— Вижу, милый. Спасибо.

Конечно же, это — чудо: голые деревья, серая весенняя земля, еще неприбранная, со всяким хламом да дрямом; и этот алый живой огонек, словно знак весны и добрый привет грядущего лета.

Через неделю — новый приезд. Снова Митя помчался бегом, выпрыгнув из машины, и слышу тот же отчаянный ли, восторженный зов:

— Дедушка, иди скорей!!

Подхожу. Глаза у внука сияют.

— Ты видишь, какое большое чудо!

— Да, да… — соглашаюсь. — Большое…

— Один, два, три, четыре, пять… — считает Митя. — Вот их теперь сколько!

Это расцвели все тюльпаны. Невеликая клумба. Но поднялись, раскрылись: алые, желтые, лазоревые… Нежность молодых лепестков, сияние капель росы, угольно-черный крап тычинок. Конечно же, чудо. Одно из многих и многих. Здесь, в невеликом нашем дворе, возле дома. Особенно в теплую пору.

Весною да летом утренний обход подворья всегда в радость. Новый день — словно новая жизнь; каждый шаг — изумленье.

Простой репешок, что самосевом поднялся возле бетонной дорожки: зеленый столбик, унизанный желтыми, золотистыми в солнце цветами. И откуда он взялся? Бог послал. Стоит, цветет, радует. Разве не чудо?

Ранним утром так хороши, так душисты заросли зорьки, усыпанные алыми, розовыми, желтыми цветами — «граммофончиками». Они раскрываются поздно вечером. Их время — ночь и раннее утро. Нежный цвет, сладкий дух, который вот-вот пропадет, развеется, когда под лучами жаркого солнца цветы закроются, сберегая нежную плоть. Не навсегда. До вечера.

Утренний обход просторного подворья долог. Огородные грядки, на которых много всего, чтобы поглядеть, похрустеть, посладиться. В свою пору вишневые, белые облака цвета. А потом рдяная занавесь ягод. Абрикосы. Особенно в пору спелости золотых, тяжелых, пахучих плодов, с прохладной поутру и дневной горячей, солнечной плотью. Виноград … Истаринные груши — «дулины»: «черномяски» да баргамоты.