Харуки Мураками - Возникновение замысла [litres с оптимизированной обложкой]

– Хирург, который работает, не выходя из дому?

– Получив информацию о пациентах и необходимые снимки от них самих, он анализирует данные, составляет протокол операции или что там еще и отправляет дальше. Во время операции следит за ее ходом на мониторе и при необходимости дает советы. А еще бывают такие операции, которые можно проводить дистанционно рукой робота.

– Вот времена настали, – сказал я. – Хотя, признаться, я б не хотел, чтоб меня оперировали неизвестно откуда.

– Мэнсики-сан наверняка занимается чем-то похожим, – сказала она. – Но что бы он там ни делал, получает весьма немалый доход. Живет один в большущем доме, иногда подолгу путешествует. Наверняка ездит за границу. Одна из комнат дома оборудована самыми разными тренажерами, и как только у него появляется свободное время, он приходит туда и качает мышцы. На нем – ни грамма лишнего жира. Любит слушать в основном классическую музыку, для чего оборудовал одну из комнат. Чувствуешь, каков эстет?

– Откуда тебе известны такие подробности?

Она засмеялась.

– Похоже, ты недооцениваешь способности женщин в сборе информации.

– Пожалуй, – признал я.

– У него четыре машины: два «ягуара», «рейндж-ровер» и вдобавок к ним «мини-купер». Похоже, он любитель английских марок.

– Кажется, «мини» теперь выпускает «BMW» , а марку «ягуар» приобрела индийская компания. Выходит, ни то, ни другое нельзя назвать истинно английской машиной.

– Он ездит на старой модели «мини». А «ягуар», кто бы ни приобрел эту марку, остается английской машиной.

– Что-нибудь еще известно?

– В его доме почти никого не бывает. Он любит одиночество. Ему нравится проводить время дома, слушать классическую музыку, читать книги. Холостяк и богатей, однако женщин в дом практически не водит. Живет неприхотливо и очень чистоплотен. Кто знает, может, и гей, хотя есть несколько оснований этому не верить.

– У тебя наверняка где-то есть весьма обильный источник информации.

– Теперь уже нет, но до недавнего времени несколько раз в неделю к нему в дом приходила прибираться экономка. Когда она выносила мусор или же ходила в супермаркет за покупками, ей попадались по пути окрестные домохозяйки, с которыми она непринужденно болтала.

– Вот как? – сказал я. – Так и возникают «вести из джунглей»?

– Именно. Так вот, со слов той женщины, в доме Мэнсики-сана есть «запретная комната». Хозяин предупредил экономку, что входить туда нельзя. Причем предупредил строго-настрого.

– Прямо замок Синей Бороды!

– Во-во. Как говорится, в каждом доме есть свой скелет в шкафу.

Эти слова напомнили мне о картине «Убийство Командора», припрятанной на чердаке дома Амады. Она тоже – по-своему скелет в шкафу.

Подруга продолжила:

– Что скрыто в потайной комнате, экономка, в конце концов, так и не узнала. Всякий раз, когда она приходила в дом, дверь той комнаты была заперта на ключ. Но в любом случае экономка там больше не работает. Возможно, Мэнсики посчитал ее легкомысленной болтушкой и выгнал взашей . И теперь справляется с разными делами по дому сам.

– Да, помнится, он упоминал об этом. Мол, раз в неделю делают уборку профессионалы, а в остальном он справляется сам.

– Очень щепетилен он в своей личной жизни.

– Однако, бог с ним, с Мэнсики. То, что я встречаюсь с тобой, надеюсь, не просочится в вести из джунглей?

– Думаю, нет, – тихонько ответила она. – Во-первых, я стараюсь следить, чтобы этого не произошло. Во-вторых, ты немного не такой, как Мэнсики-сан.

– Хочешь сказать, – перевел я на понятный японский язык, – в нем есть такое, что дает повод для сплетен, а во мне этого нет?

– И мы должны быть этому признательны, – радостно добавила она.

После того, как умерла сестра, одно за другим все начало валиться из рук. Дела в компании по металлообработке, которой управлял отец, пошли под гору, и отец почти не показывался дома, пытаясь спасти компанию. Атмосфера в семье стала напряженной. Мы могли подолгу не разговаривать друг с другом. При жизни сестры такого не было. Мне хотелось поскорее покинуть этот дом, и я увлекся рисованием больше прежнего. Вскоре начал задумываться о поступлении в Институт искусств, чтобы заняться живописью профессионально. Отец был категорически против. «Разве можно вести нормальную жизнь, став художником? В семье нет лишних денег, чтобы растить творческую личность». После этого мы с отцом поругались. Вмешалась мать, и с ее помощью я все-таки смог поступить в институт, но с отцом так и не помирился.

Иногда я думал: если бы сестра не умерла, если бы с ней ничего не произошло, моя семья наверняка жила бы счастливо. Когда сестры не стало, как-то незаметно нарушился прежний баланс, и мы – родные люди – стали невольно задевать друг друга за живое. Всякий раз, когда я думал об этом, меня охватывало полное бессилие: в конечном итоге мне так и не удалось восполнить утрату сестры.

Тем временем я перестал набрасывать ее портреты. Уже студентом я помышлял о картинах, на которых явления и предметы не несут в себе конкретного смысла. Другими словами – об абстрактной живописи. В этом направлении искусства значение самых разных вещей закодировано, и новое семантическое значение возникает из переплетения таких знаков. Я охотно погружался в этот мир, нацеленный на такую полноту. Потому что в этом мире я впервые смог вздохнуть спокойно и непринужденно.

Однако, увлекаясь абстракцией, серьезных заказов не получишь. Институт я окончил, но, пока продолжал заниматься нефигуративным искусством, надеяться на приличный доход было бессмысленно. Как отец и говорил. Поэтому, чтобы сводить концы с концами (к тому времени я покинул родительский дом и оплачивал жилье и еду себе сам), мне приходилось брать заказы на официальные портреты. Создавая такие коммерческие работы как под копирку, я и смог существовать. Пусть жил и не безбедно, но своим ремеслом.

И вот теперь я собираюсь написать портрет человека по фамилии Мэнсики. Ватару Мэнсики, живущего в белом особняке на вершине горы по ту сторону лощины. Того загадочного седовласого мужчины, о котором в округе ходят интригующие слухи. За крупный гонорар он нанял именно меня писать свой портрет. Однако я обнаружил, что теперь не в состоянии нарисовать даже портрет – типичную коммерческую работу. Похоже, внутри меня не осталось ничего – пустота.

«И мы, продираясь сквозь высокие заросли зеленой травы, должны безмолвно идти на встречу с сестрой», – бессвязно думал я. Если бы мы действительно могли пойти, как это все-таки было бы прекрасно.

Меня разбудила тишина. Временами такое случается. Бывает, человек пробуждается от внезапного шума, нарушившего долгую тишину, но бывает и наоборот: когда тишина вдруг прерывает непрерывный шум.