Макс Фрай - Книга для таких, как я [litres]

В Москве эпоха сквотерства уже осталась в прошлом. Ее первой ласточкой стал «Детский сад»; потом пришло время знаменитого «Фурманного», расселенного дома в Фурманном переулке, где уже в 1987 году появились мастерские художников. Кажется, первыми там обосновались вернувшиеся из армии Мухоморы, Вадим Захаров, Юрий Альберт, Андрей Филиппов; «Чемпионы Мира»… Впрочем, количество жильцов постоянно возрастало, опустевшие квартиры одна за другой становились мастерскими, а для художников, приезжавших в Москву из других городов, квартиры на Фурманном были постоянным жильем. Многие и переехать-то в столицу решились лишь потому, что там был сквот на Фурманном: какая-никакая, а все же гарантия крыши над головой.

Фурманный переулок – это словосочетание стало адресом «неофициального» русского искусства конца восьмидесятых – эпитет «неофициальное» я выбрал осознанно и после долгих колебаний, как единственно возможное определение для разношерстной компании художников, обитавших на Фурманном. Эпоха расцвета Фурманного совпала с «русским бумом»: в воздухе пахло шальными деньгами, заграничными путешествиями и головокружительными карьерами, это было время непрерывного праздника, когда картины выхватывали из-под кисти, не дожидаясь, пока высохнет краска. «Невыносимая легкость бытия» – это могло быть сказано и про «фурманные времена».

В начале девяностых чудо закончилось, городские власти вдруг вспомнили про свое имущество; часть художников к тому времени уже благополучно обзавелась собственными мастерскими и квартирами, некоторые перебрались в такой же пустующий дом на Чистых Прудах, некоторые – в сквот на Ордынке, остальные тоже устроились как могли, ибо завершилась счастливая эпоха муниципального разгильдяйства, когда в центре Москвы было полно пустующих домов, в которых не спешили отключать свет, воду и прочие полезные для жизни коммуникации, однако «второго Фурманного» уже не получилось: чудеса все же не повторяются.

Зато в начале девяностых в Москве появилось еще два уникальных места: сквот «Заповедник на Петровском бульваре» и сквот в Трехпрудном переулке.

На Петровском бульваре, помимо прочих, обосновался патриарх русской альтернативной моды Петлюра (Александр Ляшенко); его присутствие, как мне кажется, оказало мощное влияние на атмосферу всей арт-колонии: жизнь в сквоте на Петровском казалась (по крайней мере, стороннему наблюдателю) непрерывным – не то карнавалом, не то фестивалем альтернативной культуры. Там проводились показы параллельного кино, показы мод, перформансы, выступления современного балета и просто какие-то безумные дискотеки во дворе для всех желающих; там же работал уникальный в своем роде бутик для любителей «инакой моды», где можно было (кстати, весьма недешево) приобрести дедушкины туфли родом из тридцатых годов, пиджак, снятый с завсегдатая модного нью-йоркского клуба, или древнюю коллекционную шаль ручной работы.

А в Трехпрудном переулке обитали ростовчане… впрочем, не только ростовчане: точно помню, что там были, в частности, мастерские Вадима Фишкина, Ильи Китупа и еще великое множество разных мастерских; однако ростовчане – люди южные, яркие, темпераментные, неудивительно, что мне именно они запомнились. К тому же первым обитателем Трехпрудного был ростовчанин Валерий Кошляков, а ростовчанин же Авдей Тер-Оганян стал инициатором массового заселения сквота.

Сквот в Трехпрудном переулке замечателен еще и тем, что в мансарде, под самой крышей, там находилась знаменитая в то время «Галерея на Трехпрудном», где раз в неделю по четвергам непременно случалось художественное событие. Динамическому развитию художественной ситуации такое положение вещей очень даже способствовало.

А вот в Петербурге эпоха сквотерства мало того, что до сих пор не закончилась, но и привела к тому, что художественное сообщество отвоевало себе «место под солнцем» – в самом центре города, на Пушкинской, 10. В 1996 году завершилась семилетняя борьба товарищества художников «Свободная культура» за дом, где с 1989 года селились питерские художники и музыканты.

Кроме творческих мастерских художников и музыкантов, членов Товарищества «Свободная культура», на Пушкинской, 10 разместились Музей Нонконформистского Искусства и Музей «Новой Академии Изящных Искусств»; галереи «ФОТОimage», NAVICULA ARTIS, «Галерея 103» / Пушкинская обсерватория, Техно-Арт-Центр «Галереи 21» и его отделы: Кибер-Фемин-Клуб, Галерея Экспериментального Звука, «Фабрика Найденных Одежд» и Мастерские Новых Медиа; Русский Инженерный Театр АХЕ, Петербургский Архив и Библиотека Независимого Искусства, музыкальный клуб-кафе FISHFABRIQUE, магазин танцевальной, альтернативной и экспериментальной музыки «БАЗА» и еще великое множество всяческих замечательных заведений в таком же роде.

Впрочем, все это не значит, что в Питере нет других сквотов – ага, как же! Например, «Речники» – замечательное объединение замечательных же молодых художников – уже не первый год переезжают из одного пустующего дома в другой; наверняка есть и другие любители осваивать пустующие пространства. Возможно, эта практика приживется в других городах – чем черт не шутит?

84. Соучастие

Сразу оговорю, что речь пойдет не об участии зрителей в творческом процессе (что не только естественно, но и совершенно необходимо, к примеру, в хэппенинге).

Вместо этого я скажу ужасную банальность: актуальное искусство чрезвычайно сложно для восприятия. Аудитория актуальных художников драматически немногочисленна – не потому, конечно, что их работы сами по себе «плохи» или неинтересны. И не потому даже, что зритель недостаточно умен: нередко он умен, но, увы, не подготовлен.

В свое время я неоднократно писал о трудной судьбе современного читателя, описывая процесс чтения как фрагмент футбольного матча, где автор делает пас, а гол должен забить сам читатель. Мне кажется, эта метафора применима и в случае дуэта «художник-зритель».

Ответственность за успех разделяют обе стороны: в идеале, игрокам следовало бы обладать равным мастерством: и «пас», и «удар по воротам» должны быть выполнены успешно. В случае неудачи художника зритель остается, так сказать, вовсе «без мяча»; неподготовленный же зритель не забьет свой «гол», сколь бы виртуозной ни была игра автора.

Вот эту взаимную зависимость автора и зрителя я и называю «соучастием».

Встречаются, правда, порой гениальные зрители, чей талант интерпретаторов в сочетании с природной доброжелательностью способен «досказать» чуть ли не любую, пусть даже откровенно слабую работу таким образом, что она начинает казаться удачной. Но это уже счастливые исключения из правила, никаким обобщениям не подлежащие.