Дэвид Духовны - Мисс Подземка

– Ой, мистер Ганвейл.

– Не будь такой цацей, Билл.

– Я женщина, папуль.

– Еще бы, Билл, если тебе так нравится. Тут-то и конец всей Америке. Брюс Дженнер [78] Кейтлин Мари Дженнер (ур. Уильям Брюс Дженнер, 1949) – американская телезвезда и (до физической смены пола с мужского на женский) олимпийский чемпион мира по десятиборью. . Не желаю я говорить “Кейтлин”.

– Все нормально, папуль, говорить “Кейтлин” необязательно.

Джинь опять захихикала. Она вообще много хихикала, но на самом деле была крепким орешком. После таких вот обменов репликами Эмер случалось плакать, случалось и смеяться, а затем отчитывать себя за этот смех.

Но все, что слетало с губ ее отца, могло быть намеком на то, чего Эмер не хватало. Она вцеплялась в немногое им сказанное и теребила добычу, как пес, пыталась добыть сердцевину из разгрызенной косточки, извлечь значение, обнаружить человека, которого она когда-то знала, во всяком хламе, что сыпался из его уст. В ее детстве отца ей не хватило, она с ним не наигралась, хотела добавки, и из-за этой нужды им друг с дружкой было неловко, даже когда он стал вот таким, как сейчас. Он не хотел, чтобы его просили о чем бы то ни было. Не хотел он чувствовать, что в чем-то недотягивает. Время от времени она пыталась его подталкивать.

– Слушай, папуль, а у тебя дочка есть?

– Да, есть.

– А как ее звать? – Краем глаза Эмер видела, как Джинь-джинь вскидывает руку – рьяная школьница, ни дать ни взять. – Джинь! Не подсказывай ему…

Добросердечная Джинь-джинь нередко подбрасывала ответы, словно все это телевикторина и можно обратиться к помощи друга.

Отец говорил:

– Эмер.

Джинь-джинь хлопала в ладоши, и вид у нее был такой, будто она ждет, что с потолка посыплются конфетти и воздушные шарики.

– Я – она?

– Не говори чепухи.

– Где она? – Эмер завладела его вниманием. Такое случалось все реже, и она решила не отступать.

– Не знаю, братец, пропала в бою.

– Я – Эмер.

– Билл, не время сейчас для саморазоблачений.

– Ну а что эта Эмер? Она какая вообще?

– Ты к чему клонишь, Билл?

– Не знаю… Она кулема? Разочаровала тебя?

Эмер не понимала, откуда это взялось. Джинь-джинь вздохнула.

Отец сосредоточился на ней и произнес:

– Нет, но ей кажется, что да.

Эмер всхлипнула. Такого она не ожидала. Она-то рассчитывала на Альцгеймера влегкую, а получила Альцгеймера с отягощением.

Не раз и не два отец был ей заступником. Эмер в детстве витала в облаках и иногда путала грёзы с действительностью. Мать это в ней терпеть не могла, словно такое угрожало ее собственной хрупкой связи со всамделишным, и потому отвела семилетнюю Эмер к психологу, чтобы ребенок “прекратил ворон считать”. Как будто Эмер это делала матери назло. С психологом Эмер разговаривать понравилось и проходить тест Роршаха по картинкам, разложенным на столе перед ней, понравилось тоже, но она все равно понимала, что ее мечтательность делает ее немножко не такой, как все.

Взяли ненужные анализы. Эмер продолжила сновидеть наяву и даже пережила парочку припадков поздней ночью, лежа в постели, но матери о них ни слова не сказала. Небольшие легкие припадки у нее продолжались и по сей день, она их про себя именовала своими “тайм-аутами”.

Маленькой Эмер показали рентгеновские снимки ее мозга, мать тыкала в них пальцем и приговаривала:

– Смотри, они идеальные, прекрасные.

Но доктор возразил:

– Вообще-то нет. – Показал на крошечную тень в височной доле у левого уха, которая его не слишком беспокоила, однако биопсию сделать все равно придется.

Эмер те снимки заворожили – черно-белая симметрия мозга, похожего на половинку дыни, левое и правое полушария, – и она спросила, что это за связующая ткань между ними. Сосредоточилась на этом. Связь. Ей сказали, что это мозолистое тело, Эмер поставила себе диагноз и обратилась к матери:

– Левая часть не спит, а правая – она для сна и снов, и у большинства людей этот мост закрыт, а у меня нет. Поэтому некоторые могут ходить туда-сюда. У меня мост открыт. – И хотя с ней, вероятно, что-то могло быть катастрофически наперекосяк, она увидела, что мама плачет от благодарности за этот чудной самодиагноз.

Сделали биопсию, ничего не нашли, но у Эмер на всю жизнь остался шрам, который вскоре скрылся под отросшими волосами. “Припадки”, видения на какое-то время прекратились после устранения тени, но с годами вернулись, хотя никакой тени врачи больше поймать не могли. Должно быть, это тень тени, так это себе представляла Эмер, пока была ребенком, и, более того, считала эту тень своей, той частью себя, которая делала Эмер такой, какая она есть, и дарила ей ее ви́дение. Машинально щупала шрам, когда выпадали напряженные минуты, – так другие люди наматывают на палец прядь волос. Прикасаться к тени той тени помогало возвращать себе себя.

Эмер встала налить себе выпить. Открыла холодильник, набитый винными коктейлями. В расцвете лет отцу нравилось запивать черным “Джонни Уокером” стейк у Питера Лугера [79] “Стейкхауз Питера Лугера” (осн. 1887) – мясной ресторан в Бруклине; второе такое заведение находится на Лонг-Айленде. , в особых для низов среднего класса случаях – с кровью, но в его нынешнем состоянии вкусовые сосочки сделались как у ребенка, и он предпочитал сладчайшие, дешевейшие вина и холодные “Шеф Боярди” [80] Американская марка консервированных макарон (с 1928). прямо из банки. Кто из этих двоих был ее “настоящим” отцом? “Гиннесс” с соленым миндалем – или слабоалкогольная газировка с “Орео”? Какой вариант мил ей самой? Она отхлебнула через соломинку. На вкус – как охлажденная моча алкоголика с лимончиком. Отец позвал ее из постели.

– Мне надо сказать кое-что Эмер.

– Что?

– Строго ей на ушко.

– Скажи мне, я передам.

Он поманил ее поближе, чтобы шептать. Ощутив у своего уха его пересохшие губы и спертое дыхание, она содрогнулась.

– Поимей, Билл.

– Поимей? Поимей что?

– Поимей, покуда могёшь.

Эмер хотелось дойти до дома через парк Риверсайд. Несчастный парк Риверсайд, рыжеволосый пасынок Центрального парка, серебряный медалист, высотка “Крайслера” по сравнению с высоткой “Эмпайр-стейт”. Эмер выбралась из отцовой богадельни, и тут же ливануло – здоровенными каплями размером с десятицентовик. Подобно цветам в тропической Африке, распускающимся при малейшем намеке на дождь, на бесплодном асфальте при всяком ливне возникали африканские торговцы зонтиками и предлагали свой бросовый товар. В один миг, не успевали тучи заслонить солнце, поддельный люкс – фальшивые сумки “Прада” и фальшивые платки “Эрме” – прятался с глаз долой, где посуше, и на его месте возникало беспредельное разнообразие зонтиков.