Дэвид Духовны - Мисс Подземка

– Мое беспокойство? Вы напали на моего ребенка в безопасном пространстве учебного класса.

– Нападение – сильное слово.

– Да, нападение. Шо травмирована. Она одаренный ребенок с сильным воображением и потому своевольная, а поскольку вы не в силах с этим совладать, вы пытаетесь сломать ее?

– Никто не пытается сломать никого и ничто, миссис Шварц-Силбермен. Уверяю вас. Шошэнна интеллектуально развита, со всей сопутствующей этому энергией. Поверьте, я ценю в своих учениках пыл и стараюсь давать ему волю, насколько могу, – пока он не начинает нарушать целостность классной жизни.

– Это все произошло за обедом.

– Верно, за обедом.

– Обед обязан быть целостным?

– Оно уже какое-то время развивалось. У Шо, Эш и Майи, когда они объединяются, мощи бывает столько, что закачаешься. А в тот день они объединились – да весь год так, на самом деле. Это никак меня не извиняет. Мне не хватило ни здравомыслия, ни терпения, о чем я искренне сожалею и приношу глубочайшие извинения, и позвольте вас заверить и пообещать вам, что ни это, ни что-либо подобное никогда более не повторится.

Наконец безучастный папа, учуяв возможность отвести удар от учителя на других детей и далее, на родителей этих детей, встрял, надеясь развлечь всех разом:

– Ага, мы слыхали, что Майя у них там заводила, подстрекательница.

– Прошу тебя, Рон, не сейчас.

Но Рона уже несло:

– Что же, бедный ребенок, ее отцу конец пришел при девять-одиннадцать – тот дом-то, наверное, как морг.

Жена закрыла ему рот:

– Не ее концу, не Майиному, Рон, в смысле, не отцу – блядь, – а предыдущему мужу Майиной мамы.

Рон вяло настаивал:

– Мне все равно кажется, что это обоснованное толкование.

Эмер чуть ли не попросила разрешения вставить слово.

– Если позволите – я не пытаюсь переложить груз вины ни на одну из трех девочек.

Глаза у Дебби вновь вспыхнули.

– Согласна. Не считаю, что кого-то из девочек надо винить больше остальных, – вот уж спасибо-то, Рон, – я вообще не считаю, что девочек есть за что винить. Виноваты здесь вы, взрослый человек, учитель.

– Она извинилась, Дебби.

– Если собираешься тут вставать на ее сторону, может, топал бы домой, блин, смотреть Мэддоу [163] Рэчел Энн Мэддоу (р. 1973) – американская телеведущая и политический комментатор либерального толка. .

– Да пошла ты, Дебби.

– Сам иди, – проговорила Дебби, вперяя взгляд в Эмер. – Не пытайтесь только просчитывать у себя в голове, что раз родители Шошэнны так вот разговаривают друг с дружкой, она “выплескивает” это в школе.

Эмер, именно об этом и думая, отозвалась:

– Ничего подобного и в мыслях не имела.

Рон, задетый и униженный, встал:

– Она извинилась, Дебби, и не раз, сказала, что такого больше не повторится. Не понимаю, чего еще мы тут можем добиться. Спасибо, мисс Эмер, за ваше время. Пошли.

– Ты иди, – сказала его жена. – Иди.

Рон удалился.

И вновь Дебби Шварц-Силбермен направила всю свою ярость на Эмер – палач, ни дать ни взять. Эмер начала жалеть Шошэнну. Начала понимать эту девочку. Эта встреча оказалась на деле полезной ей как учителю, подумала Эмер. Ей удалось ощутить подспудную благодарность за все это происшествие.

– Вообразить не могу, – проговорила Дебби, собирая воедино все мыслимое липовое участие, какое возникает в зале суда, – как вы со своими-то детьми обращаетесь.

Эмер остолбенела. От вот такого нападения. Собрала волю в стальной кулак, чтобы не расплакаться, – не потрафит она этой женщине таким манером. Дебби Шварц-Силбермен слезы за сталью разглядела, и хотя этого достаточно не было – ничего тут не было бы достаточно, никаких покаяний, простираний или раскаяний, – пока сгодится вот это небольшое кровопускание, и оно спасло Эмер работу.

– У меня нет детей, – произнесла Эмер, желая отвести взгляд, но не отводя его.

Дебби сердито кивнула:

– Может, оно и к лучшему. – Засим она вышла к мужу, тот слышимо топтался и бессильно вздыхал под дверью.

Эмер, оставшись в безопасном одиночестве, позволила себе пролить несколько слез, стараясь не слушать, как Шварц-Силбермены цапаются, уходя вдаль по коридору.

В кабинет сунул голову Сидни. В этой встрече он не участвовал – и даже не слушал ее, но был “рядом, если надо”. Оделил Эмер широкой фальшивой улыбкой и танцевально пошаркал.

– Двоих вычеркиваем, остаются последние. Вы хорошо?

Она кивнула.

– Я здесь и не здесь, как понадобится. – Он вновь исчез.

Эмер схватила “клинекс”, всеприсутствующий и всегда под рукой в любом учебном кабинете первоклашек, высморкалась и глянула на здоровенные часы, по которым учила детей определять время. На то, чтобы собрать себя в кучу перед следующей пыткой, оставалось пять минут.

Мать Эшии Водерз по прозванию “Мама” происходила из Африки, но Эмер не помнила, из какой страны. Мама говорила с певучим акцентом, который казался Эмер, хоть тресни, дружелюбным. Когда Мама Водерз появилась в кабинете, она, в отличие от Дебби Шварц-Силбермен, тут же бросаться в атаку не стала. Пожала Эмер руку и даже поприветствовала ее поцелуем в щеку – и рассмеялась, пытаясь устроиться за детской партой.

– Подождем вашего мужа и тогда начнем?

– Нет.

– Как хотите начать?

– В начале…

Эмер рассмеялась:

– Я из добрых католиков, мне такое начало годится.

Мама Водерз смеяться не стала. Просто кивнула и повторила:

– Из католиков.

Эмер решила, что отчетливо разобрать настроение Мамы не удается и что между тем, как они с Мамой улыбаются и хмурятся, пролегает глубинное культурное различие. Вот как, должно быть, ощущаешь себя, если немного аутист, подумала Эмер, – не получается читать по лицам, улавливать намеки в общении. И она ринулась в разговор.

– Тогда я просто начну, если не возражаете. Эш – замечательный ребенок, умный, энергичный, как вы сами прекрасно знаете. – Если Мама Водерз и знала об этом, виду она не подала. Ее безмолвие тревожило Эмер: это гнев или вежливость? Эмер предпочла бы прямую стычку с родителями Шошэнны с Верхнего Ист-Сайда и их враждебность.

Правда же состояла в том, что крошка Эшия Водерз была у вещих сестер заводилой. Это она обычно придумывала игры для всей троицы, и ведьмовское варево в тот день в столовой предложила месить она. Девчонка ой непростая – проказница и неисправимая врунья, но при этом яркая и потешная, когда ей того хотелось. Эмер казалось, что у Эшии подходящие масштабы эго и самооценки, чтобы стать хирургом, – или, по другому сценарию будущего, актрисой в роли хирурга. Эшия была у Эмер любимицей в этой тройке, хотя хлопот с девочкой было больше всего. Две другие – как овцы. Но Эмер решила, посовещавшись с Иззи, что обо всех троих следует говорить на этих встречах как об одной: пусть будут равно виноватыми, равно пострадавшими, и извинений им полагается поровну.