Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

Потом Никитушка встал на свои изящные, миниатюрные ножки и с легким вздохом закинул блесну. Жива еще надежда!.. чуть-чуть жива.

Стал выматывать — леска резала темную, мертвую воду — и вдруг встала. Тормоз на катушке спиннинга затрещал резко в глухой тишине.

Мы переглянулись.

— A-а! Топляк! — на всякий случай мрачно произнес Никитон, продолжая, однако, наматывать.

Топляк? Полусгнившее, полузатонувшее бревно, которых тут множество? Похоже на то. «Добыча» шла туго, но мертво, ни разу не трепыхнувшись.

— ...Дохляк, — бормотал он, не спуская, однако, глаз с конца лесы, напряженно режущей воду.

— Подсачник! — вдруг дико заорал он, с привычной уже мне яростью глянув на меня. Да — на бревно не похоже, хотя размерами... — Подсачник! — прохрипел он. С грохотом я свалился в трюм, стараясь забыть о боли в ушибленном колене, отмотал сетку подсачника от разного хлама в трюме, вылетел наверх. Да-а-а. Вдвоем с Никитушкой мы с трудом подняли на палубу нечто. Действительно: полущука, полутопляк. Черная, с зеленой накипью плесени. Сколько лет, а может, столетий, она нас тут дожидалась? Одна голова ее с трудом помещалась в подсачник. Было четкое ощущение, что это не мы ее поймали, а она нас. «Щука с руку» — мечтали мы в детстве. Нет. Эта, скорее, с ногу! И что более всего поражало — полное ее безразличие к судьбе. С трудом вытащенная нами, она так и лежала, как бревно, мордой в сетке, не делая никаких попыток изменить обстоятельства, и только ощерившаяся черная пасть с белыми загнутыми зубками да глаза-буравчики позволяли надеяться на то, что она все же питает к нам некоторые чувства. Да. Щука сказочная. Но у такой язык не повернется просить об исполнении каких-то желаний. Одно лишь желание — расстаться. Но не вспылит ли она и не устроит тут бучу? Ась?.. Удивительно молчаливая щука. Особенно страшно представить уху из нее. Мы с Никитой молчали. Да — представить себе более красноречивое послание судьбы невозможно. Ясно все. Не стоит больше дергаться. Бери со щуки пример. Лечь, что ли, спать, вечным сном? Мы с Никитой переглянулись. Солнце привстало — и тут же бессильно упало. Сумеречная зона, где нам теперь жить... после жизни... Все!

— Смотри! — вдруг прошептал Никита.

Я посмотрел. Но лучше бы я этого не видел! Хорошо тут встречают нас. Чуть слышно тарахтя, почти беззвучно, бесконечную эту плоскость резала большая деревянная лодка. На корме ее понурилась фигура, вызывающая самые зловещие ассоциации — в плаще с глубоко надвинутым капюшоном, согнутая, неподвижная. Бр-р! И — груз соответствовал. Первая лодка тянула за собой вторую, и наклонно лежащий в ней длинный прямоугольный ящик не вызывал никаких сомнений в своем содержимом... Гроб!

Да-а-а. Хорошее место. Следующими, видимо, отбуксируют нас. Впрочем, чего нам ждать? Любое движение лучше этой застылости!

— Давай! Цепляйся! — заорал я. — Кидай эту... «При...стую»!

Никита с отчаянием глянул на меня: а другого ничего не будет?

Нет. Другого не будет ничего.

— Так отцепи же! — заорал он.

Самое приятственное, конечно же, мне. Знакомство с пастью зловещей щуки... которая никак, впрочем, не прореагировала на извлечение блесны из костистой губы. После чего я спихнул это сказочное бревно ногой с палубы. Щука пошла вглубь, не шевельнув ни листочком. Уф! Эта подруга тьмы наконец исчезла.

— Кидай же! — брякнув, я кинул блесну на палубу. Никита замахнулся спиннингом. Есть! «Приемистая», так назовем ее, зацепилась за вторую лодку. Удачно, что не за гроб! Фигура впереди, к счастью, не обернулась. Не хотелось бы раньше времени видеть этот оскал! Никита, упершись грудью в рубку, ухватив спиннинг, ждал... Потащило! Фигура не оборачивалась. Это понятно. При ее масштабах работы пара лишних клиентов — пустяк. Тянулась сумеречная зона... потом жизнь стала вдруг расцветать. Как ни странно, нас тащили назад, к похеренному нами селу. На обрывах реки — красивые избы в высоких цветах, окна припорошены белыми ветками яблонь... Из каких-то сладких воспоминаний фраза приплыла: «...На пороге нашего дома лежит дым и корова...».

«Наш рулевой» свернул к берегу, к покинутой нами «солнечной лестнице», к бревенчатому причалу. Возвращенный рай? Фигура в капюшоне, причалив, как-то гибко и бодро перебралась к «ящику», скинула его в воду и, приподняв снизу балахон (открыв прекрасные белые девичьи ноги!), вытащила ящик на берег. Некоторое время волоком тащила его к оврагу (тому самому, где недавно нам вешали на уши кожуру). Как дивно этот овраг гляделся после прожитой нами зловещей тьмы!

Фигура, опустив подол (дивные ножки в последний раз мелькнули), сбросила крышку ящика, стала нагибать его. Оттуда с веселым писком стали вываливаться ярко-желтые цыплята. Вразвалочку они бежали к оврагу, рылись клювом и лапками, отважно карабкались по скользким, дымящимся навозом, покатым склонам, срывались и снова карабкались!

Фигура, постояв неподвижно, вдруг привольным и гибким движением откинула капюшон — и открылась чудная девичья головка с буйными рыжими кудрями. Вот так!

Завороженные, мы двинулись к ней. Гладкая поверхность воды, просвеченной солнцем. С дальнего, еле видного берега долетает голос, как будто он совсем рядом:

— Алена-а-а! На инкуба-аторе была-а-а?

Мы высадились на берег. Будем тут жить, пока хватит наших сил, а не хватит — тут и умрем.

Так-так-так... Черви! Вот что нужно нам для успеха! Мы полезли в овраг.

Отодрали какой-то присохший к земле зипун — вот где влажность и настоящее богатство. Ат-личные черви! Только хватай.

— Тащи его! Уйдет!

Пока что мы червей перетягиваем, а не они нас!

Сверху на нас выплескивали лапшу и кожуру, но это не могло помешать нашему счастью, наоборот — где-то его подчеркивало.

Ласковые крестьянские дети сверху кидали в нас мелкими камешками, правда, довольно метко — и радостно вскрикивали в ответ на наши вскрики. Пришлось таз, подаренный нам Колей-Толей и предназначенный для червей, надеть нам на головы — сразу на две головы. Под меткими ударами таз громко звенел, но мы с Никитой, соединенные тазом, только смеялись. Ого! С трудом устояли на ногах. Тяжелая артиллерия! Кто бы это мог поступить таким образом? Наверняка только близкий человек. Мы глянули из-под таза... Именно! Коля-Толя. Своего таза не пожалел, лишь бы к нам достучаться!

— Давай ты! — сказал Никита.

И я, как опытный дипломат, стал карабкаться вверх для переговоров.

— Что за бардак в форме одежды? — сурово встретил меня наш друг.

Действительно: для тепла надел короткий свитер на длинную рубаху. Торчит. Непорядок! Поправим.

— Ну... как ты тут? — слегка виновато спросил я. Бросили друга.

— Нормалек! — ответил он. — Тут отлично, вообще. O...вающее строительство!