Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

— Ну конечно, — пролепетал я.

Перед очами моими вдруг свесились ноги в слегка спущенных носках, задергались, заелозили — старичок с верхней полки торопливо подтягивал порты, явно спеша спуститься, принять участие в душевном разговоре — как же без него?

— А я вот пять лет безвинно отсидел! — проговорил он, оказываясь рядом.

— Интересно! — проговорил я. И сразу вспотел... что значит — «интересно»? Не то, наверное, слово?

— Да уж интереснее некуда! — уцепился старичок. Он вытащил из шаровар платок, долго утирал губы, готовясь к рассказу. Ну что же... я приготовился слушать... нести свой крест. Но хоть бы дали его спокойно нести! Дверь со скрипом отъехала, и явился проводник. Ни «здрасьте», ни «извините»! Он молча уселся, потеснив женщину. Все молчали. Он считал, что пояснения излишни, что все и так должны знать, зачем он пришел. Женщина, засуетившись, вытащила деньги... Ах да — за белье!

— Сколько уже теперь-то? Десять? Ох, мать ети! — бормотал старичок.

Я молча протянул деньги... Новая заморочка: проводник почему-то их не брал, даже не поднял руки... в карман ему, что ли, надо засовывать?

— Билет, — безжизненно произнес он.

— Но я же вам отдал его!

— Ты на каком месте сидишь?

— На... тридцать первом, — на всякий случай глянув на бирку, ответил я.

Он молча раскинул свою переметную суму, показал — в кармашке с цифрой «тридцать один» билета не было! — Ну?...

— Я точно вам отдал билет!

— Ну так где же он?

— Не знаю... Может быть, мимо сунули?

— Я мимо не сую! Собирайся — на первой сойдешь.

— Не собираюсь.

— А это мы поглядим! — проводник удалился. Господи! Почему все наваливается на меня? «Агнец, берущий на себя все грехи мира»? С какой стати?

— ...Так вот, — выдержав паузу по случаю постигшего меня горя, старичок продолжил. — Как было: брат приехал погостить ко мне. Так?

— Наверное, — неуверенно пробормотал я.

— Поехал уже его провожать. Ну выпили маленько, конечно, на ход ноги...

Пауза. Чувствую, он рассчитывает рассказ на всю ночь!

— Ну... дальше! — пытался как-то взбадривать его.

— Ну закемарили в зале ожидания...

— Это просто какая-то «Война и мир»! — подумал я. — Будет ли покой?

— Проснулся я, чувствую — хочу курить. А в зале не дозволено. Пойду, думаю, на лестницу... и прихвачу с собой братнин чемодан, чтоб не сперли. Спал, пузыри пускал... брат-то.

— Понимаю.

— Вышел с чемоданом на площадку, только задымил — тут же хватают! Не братнин чемодан оказался. Чужой!

— И что же?

— Пять лет! — проговорил он.

— Ну как же? — тут я даже взбеленился. — Надо было... все объяснить!

Дверь в купе с визгом отъехала.

— Ну давай... коли можешь... объясняй им! — проводник появился, и не один.

Я с отчаянием глядел на «пришельцев» — два амбала-омоновца с сонными, равнодушными мордами.

— Выходи! — просипел омоновец.

Я вышел в коридор и сразу оказался между ними, как в тесной расщелине. Один был усат, усы его свисали надо мною, другой был безусый, зато непрерывно жевал, челюсть его ходила туда-сюда.

— Ну... какие проблемы? — проговорил жующий. Пятнистые их комбинезоны были сплошь утыканы какими-то наклейками, эмблемами, бляхами, полученными, видимо, за смелость в борьбе с нами.

— Никаких проблем!

— Где билет?

— Отдал проводнику.

— А почему ж у него твоего билета нет?

— Понятия не имею.

— И бабок нету?

Я покачал головой.

— Собирайся.

Я вернулся и стал собираться.

Что же делать? Господь терпел — значит, и нам велел.

— Одним горохом питаюсь! — старик горячо обращался к военному с супругой. — Во, горох, — он пнул ногой чемодан. — Брату везу.

Все люди страдают, и часто — несправедливо. Почему ж для меня должно быть исключение? Я натянул плащ, кепку. Вагон, притормаживая, крупно затрясся. Мы въехали под гулкие желтые своды...

Дверь отъехала. Стояли мои центурионы.

— Ну... будьте счастливы! — сказал я моим спутникам. Впереди легионеров я шел по проходу. Все двери в купе были открыты, все уже знали о случившемся, с любопытством выглядывали, но никто не вылезал. Слава Богу, хоть не кричали: «Распни его!» Прощальный взгляд моей красавицы... Все! Мы вышли на площадку тамбура. Чуть в отдалении крутил синюю мигалку «газик» с милицейской полосой, а прямо внизу, у железных ступенек, стоял маленький коренастый милиционер с расплюснутым перебитым носом.

Мы стояли над ним.

— Ну где там наш клиент? — он задрал голову. — Мои ребятки заждались! — он усмехнулся, открывая «фиксы».

Мои почему-то медлили. Проводник вдруг влез снизу по ступенькам и внимательно поглядел в глаза сначала одному моему гвардейцу, потом другому.

— Ладно... тут полюбовно все уладили! — произнес усатый. Поезд, скрежеща, двинулся.

— Гостям всегда рады! — донеслось, уплывая, снизу, и пошла тьма. Я не верил своим глазам... Что же это?

Усатый мотнул головой внутрь вагона: «Пошли!» Мы ушли с площадки, и он вдруг сдвинул дверь с табличкой «Проводник». На столике красовался роскошный натюрморт: крупно порубленная пышная колбаса, благоухающая чесноком, нарезанная селедочка, усыпанная полупрозрачными кольцами лука... Зеленоватая бутыль!

Усатый достал стакан, поставил... Четвертый. Мне?

— Спасибо! — пробормотал я.

Шмыгая носом, явился проводник. От шинели его приятно пахло холодом.

— Ну, давайте! — он разлил по стаканам, оглядел всех строго, особенно меня. — За то, чтоб мы всегда были людьми!

Я быстро закусил луком, и, наверное, от его едкости по щеке заструилась горячая слеза.

Проводник стал раскладывать новые билеты по карманам сумки, и вдруг я, как завороженный, уставился туда... Тридцать первая ячейка — вон она где, в самом низу, а мой билет — я вспомнил — он вставлял в середину. Вот же он! Господи! Двадцать первый! Я поднял ликующий взгляд.

— Ну ладно... чего расплакался, — пробурчал проводник. — Давай лучше по второй!

Двадцать первое! А я сел на тридцать первое, приняв на себя все эти муки. Зачем?

— А ты, наверное, думал, мы нелюди! — проговорил безусый, чокаясь со мной.

Когда это я так думал?

Мы быстро выпили. Чувствовалось, что у всех накипело на душе и всем хотелось высказаться. Правда, то, что думал сейчас я, сказать никак было нельзя. Сказать, что ничего на самом деле нет и я еду обыкновенно, по билету? Большего плевка им в душу невозможно даже представить! Они только что помиловали «зайца», и я им скажу, что я вовсе не «заяц»... Нет.

— Да, разговорчивый гость попался! — произнес усатый, и они засмеялись.

Действительно, что я сижу тут как пень?! Люди сделали добро, и хоть слов-то они заслуживают?

— Спасибо... вам.

— Разговорился, — произнес усатый, и они снова засмеялись.

«Ты... мастер слова! — мысленно проклинал я себя. — Можешь родить что-нибудь? Ну, давай!»