Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

Кроме домашних заготовок еще кое-где подрабатываю. На Сенной. Сжавшись, мимо метро прохожу. Козырек над ступеньками, что обрушился, восстанавливать не стали и то место замазали уже. Не без помощи Кира. Да-а-а — туда гляжу, — никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтобы быть таким благородным, как он! Ныряю в гущу жизни — а может быть, в жижу... Надписи кругом. «ПРИПАЯЮ». «СОГНУ». Да, поразбежались нынче буквочки, разрезвились! И, как раньше, их не соберешь. Теперь никого не объявишь гением, единственным буквовладельцем. Все владеют ими — и никому не докажешь теперь, что он почему-то хуже. «Почему»? Раньше чуть одна буква стояла не так, и — уже сенсация, сбегались все. А теперь как хочешь расставь — никакого внимания. «АРЕСТУЮ ЗА УМЕРЕННУЮ ПЛАТУ». Раньше бы сбежалась толпа, а теперь — равнодушно мимо проходят. Вздешевели буквы.

Вхожу в харчевню мою. Подрабатываю тут. Жадность душит — нет сил! Лапша «Ша». Суп «Руп». Назвал — съел. И другие бойко берут. Идти по линии пищи — это я верно решил. Хозяин, Джафар, мною доволен. Пища с названием лучше идет. Котлета «Дантес», уха «Ха-ха», компот «Пол Пот», холодец «Молодец»! Так что теперь не в стол работаю, как раньше, а в стул. И главное, как договаривался: только Буква! Ничего больше не прошу! Так что все отлично у меня. И Джафар, кстати, не ограничивает абсолютно мой участок свободы! «Эй, сутулый! Пельменей с акулой!»

...Жена появилась, сияя:

— Мы готовы!

Едем меж сосен. Вот она, наша дача! Да-а... управляющая трестом, Скубенная Е. X., абсолютную правду нам сказала: сортир! Ни окон, ни дверей! Набекрень крыша. По гнилым ступенькам осторожно вошли... Да-а, кое-кого все-таки жилище это интересует: на каждом квадратном сантиметре висит по комару!

— Ну... осваивайтесь! — говорю бодро.

У жены — слезки потекли.

— Мама! Прекрати! — дочка пробасила. — Ты опять?

— Что «опять»?

— Ты сама знаешь!

— Вы хотите сказать, что я выпила? — на меня поглядела. — Клянусь вам — ничего!

Смотрел на нее долго: может, не врет? Но дочь — отвернулась... Как тут оставить их? Снял с плеча свою сумку.

— Папа! У тебя дела в городе! Поезжай! — Дочка строго глянула на мать. — Мы разберемся!

Стали раскладывать вещи, тихо вздыхая.

— Ну хорошо... — пошел нерешительно.

Жена провожала меня до авто.

— А когда приедешь?

— В субботу, видимо.

Послушно кивнула. Из домика доносились звонкие шлепки — накинулись, вражеские парашютисты! Резко повернулся, в дом вбежал.

— Эй! Комары! Вперрьод! В атаку! За мной!

Виляя, побежал между сосен. Жена и дочка смеялись.

— Ну все! — Посуровев, сел в машину. — Держитесь тут! — хлопнул дверцей.

— «Плевок из тьмы», про генерала Етишина, лучше и не читай! — Киру, пока ехали, исповедовался. — Самого тошнит!

Надоело все время подтянутым быть, улыбаться, показывать всем пример... Сколько можно?! Могу я расслабиться, наконец? Хотя бы одно дело сделал, хотя бы чисто формально: жену с дочкой на даче соединил... Могу теперь пожаловаться — пока их нет?

— А ты знаешь, — из бутыли прихлебнул, — из чего эту «Прозрачную» гонят? Отруби! А из чего холодец «Молодец» делается? Из наших ногтей! А котлета «Дантес»? Это вообще! Только названием и берет! Долго не мог я понять, из чего она, пока Джафар меня, как доверенное свое лицо, заведующего фактически здешней идеологией, в подвал к себе не позвал, где у него огромная мясорубка стоит. Грязь, пыль, мрак. «Что у тебя за санитария?» — Джафару говорю. «Тсс!» — Джафар палец к губам поднял, потом ткнул резко в кнопку на стене. Мясорубка взвыла, и тут же к вою машины присоединился совсем жуткий вой, многоголосый, живых существ. Хруст. Вой обрывается. Пошел фарш. «Вот, — Джафар мне говорит. — Это вечный двигатель. Я изобрел!. Мясорубку, в которой всегда есть мясо! Можно не класть — само приходит! Главное — мясорубку не мыть!»

— Да-а-а, — проговорил Кир потрясенно. — Далеко ты ушел...

— Откуда?

— От того... с чего мы когда-то начинали!

— Да.

Помолчали. Только гудел мотор.

Вспомнил я, как, выходя из храма, с крещения, почувствовал вдруг на потном лбу прохладное крестообразное дуновение... Где оно?

— ...Что я могу для тебя сделать? — Кир спросил.

— Не знаю.

Молча въехали в город.

— Когда у тебя будет окно?

— Это смотря куда.

— ...В светлое прошлое. — Кир улыбнулся.

— Как ты скажешь! — Я глядел на него.

Всю ночь вспоминал, как они стояли на дороге, на тоненьких ножках, постепенно уменьшаясь...

Ну все! Хватит! Выглянул в иллюминатор. Снижаемся. Раннее утро. Как давно я тут не был! В долинах между гор длинные дымы тянутся, бросают тень.

— Это не виноградники снова жгут?

— Да нет! — Кир улыбнулся. — Просто мусор.

— А-а.

Вышли слегка покачиваясь. К длинному зданию аэропорта подкатила черная «Волга».

— Из «Горного воздуха»? — Я обрадовался.

— Ну!

Поехали берегом — море тихое, перламутровое. Отражая низкое солнце, сияет стеклянный Морской вокзал.

— Помнишь нашу битву тут? — Кир улыбнулся.

«Нашу» — не совсем это так... Ну ладно! В такое утро не спорить же!

— Теперь, надеюсь, круглосуточно пускают сюда?

— Ну! — Кир гордо говорит.

— Не зря, выходит, бились?

— Ну!

Утро радости. И надпись, в которую я булыган запустил, исчезла! Не зря, выходит, живем?

Кир молча пожал мне запястье. Не зря!

И как раз в розовом утреннем свете от берега паром отходил, на котором я жену свою встретил, и особая жизнь пошла. Проехали уже — а я все смотрел вслед парому, чуть голову не отвинтил!

На пологом склоне наверху показались тяжкие стены монастыря — здесь я провел не лучшие свои часы: тогда там функционировала тюрьма. Я глянул на Кира — он скорбно вздохнул: пока да.

— Надеюсь, с этим я больше не столкнусь?

«Столкнешься», — вдруг явственно произнес какой-то голос. «Как это — столкнусь?» Я встревоженно озирался. Кир глядел отрешенно-возвышенно... Нет, это не он сказал.

И вот — за поворотом, над зарослями колючего кустарника — купол! Это же церковь моя, где я крестился!

— Узнал? — Кир улыбнулся.

— Конечно!

Едкие слезы потекли. Вспомнил вдруг идущее с неба холодное крестообразное дуновение в лоб. Где оно?.. Со мной, конечно, где же еще?

Поднимаемся серпантином в горы, все выше. «На рыхлом оползневом склоне, — Кир показывает, — деревца насадили. Все люди вышли как один в надежде на новое будущее! «Остановим оползень старой жизни!» — такое настроение было у всех! И смотри, деревца еще тоненькие, а оползень держат, не дают засыпать новую жизнь! ППП. «Парк переходного периода» — все жители чуть насмешливо, но ласково этот склон называют. А при прежнем, реакционном, режиме обвалилось бы все!»