Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

— Твоя?

Закашлялся.

— Да вроде да.

— Слушай, — я вдруг вспылил, — только выключи вонючку свою, — я кивнул на окно. — Не продохнуть!

— Понял, — миролюбиво Паша проговорил. Спустился — такси его вырубилось. Вернулся. Снова сели.

— Вот... накарябал там .

Где «там» — можно не спрашивать. Там, где много свободного времени, но нет свободы.

— Ну... поздравляю.

Он скромно кивнул:

— Может, ты... обругаешь где?

Ага! Заколдобило! Когда свой труд выставляешь — совсем другое дело!.. А ты мне помог, с «Собачьей смертью»?.. Ну ладно.

— ...А почему — «Кукушонок»?

— Так приемный я!

— A-а. Понятно.

— Ты все-то не читай.

Постараюсь.

— Там много похабщины есть... Так то Гиеныч вставил... Надо, говорит!

— Ясно.

— Главное, там... один смешной эпизод... важный вроде... До него я так... шестеркой мотался...

«Портрет художника в молодости». Это понятно.

— Ну, так я говорю. Эпизод. Простой шестеркой был, по ларькам мотался, собирал навар. А за рулем Ленька сидел, кореш наилепший... в окопе вместе сидели...

— Ясно! — предчувствуя уже, что добром их дружба не кончится, пробормотал я.

— Керосинить стал! — жахнув себя по колену, горестно произнес он. — Да и я не отставал... Вот — тут все описано! — Он разломил книгу, потом нервно ее отложил. — Объезжаем точки, а Ленька все ноет: «Давай врежем... не могу — горит все!» — «Сейчас, — говорю, — еще два места сделаем, навар сдадим — и врежем, не промахнемся». Пошел я... а там долгая «терка» получилась — не хотели сперва платить... — Паша вздохнул. — Возвращаюсь... Леньки нет... И машины с наваром!

Паша выдержал паузу... Я, как положено, потрясенно молчал.

— А через две минуты — в кассу. Сдавать. У нас это четко: кровь из носу!

Ясно. И не только из носу.

— Прихожу пустой. Серьги вешать на уши не принято у нас... Старший говорит: «Твоя ошибка, ты привел его к нам — ты и исправляй. Человека этого не должно быть на земле. Для тебя это — вопрос чести». Молча пошел. Знал уже — прихожу в домик на карьере: раньше там песок брали, теперь глухо. Всю дорогу там с Ленькой керосинили: я в ту пору женат был. Прихожу — он на полу, в полном отрубе. С ним — две пустые водочные бутыли. Молча постоял. Посмотрел на него. Надо будить. Усадил его на табурет. «Ну, просыпайся, Леня. Смерть твоя пришла!» Открыл он глаза, но молчит! — Голос Паши прервался. — Он мужик умный был, таких я больше не видел!

А я?

— ...молчал долго, потом говорит: «Принес?» — «Что ж, я — не понимаю, что ли?!» — вынимаю бутылку Леня тут расплакался: друг!!! «Ну... не чокаясь!» Выпили, сидим... «Давай, чего тянуть», — Леня говорит. Я не выдержал — заплакал...

Паша не только сам заплакал — похоже, хотел, чтобы заплакали миллионы читателей!.. Толстый «Кукушонок» получился — восемьсот страниц! Слез может не хватить. Впрочем — у наших людей хватит.

— Ну, я вынул «волын»... Нет, думаю, — палить здесь негоже: пост ГАИ рядом — менты набегут. И Ленька мне тоже говорит: «Убери пушку!» Любил меня!

Паша, уже не стесняясь, всхлипнул... эх, нервы, нервы!

— Короче — резал я его почти час... руки дрожали. Слова упрека он не сказал! Хрипел только: «Налей!»

Паша резко оборвал повествование и глянул вдруг мне в глаза — видно, моя реакция казалась ему неадекватной... Я глянул на книгу. Толстенький «Кукушонок» получился — всех нас вытолкал из гнезда.

— А ты вообще про что пишешь? Задевает тебя что-нибудь?! — вспылил вдруг Паша.

Он же и критик: берете ли волнующие проблемы, чем собираетесь воспитывать читателя?

Да на его фоне практически ничем...

Брякнул спасительный звонок. Я бросился в прихожую. Таксист?

В дверях стояла пышная красавица в шикарной шубе — причем явно знающая себе цену... Эксцентричная миллионерша, интересующаяся литературой?

— Добрый вечер... Я к Павлу!

Уже свой дом свиданий здесь устроил?

— Проходите... Извините, — по дороге не выдержал я. — Вы... э-э... муза Паши?

— Прапорщик Федулова! — отрапортовала она. Потрясенный, я смотрел на нее... Да-а, в наши годы прапорщики так не одевались!

Паша кинул на нее ненавидящий взгляд: только собрался поговорить по душам с коллегой!

— Ну что... кукушонок... Пора, — мягко проговорила Федулова.

Паша мрачно поднялся. Но волнение, как видно, все еще бушевало в нем.

— Там... про церковь у меня... не совсем вроде точно, — уже в прихожей торопливо договаривал он. — Термины там не все знаю... не успел! Так что посмотри там...

Да, видно, хоть церковь влияет на них... или — они на церковь?

— Я ж и говорю: тебе еще учиться и учиться! — проговорила Федулова, кокетливо глянув через плечо на меня, одновременно изгибаясь, чтобы подшнуровать высокий ботинок... Во все времена... как-то власть ко мне поворачивается... неожиданной стороной! И эту, что ли, надо?.. А почему нет?!

— Эпизод, кстати, что я тебе рассказывал, — уже на лестнице лопотал Паша, — ну, с Лехой... До него я керосинил по-черному, а после — завязал! Ни грамма! — Паша строго глянул на меня.

Так эпизод этот имеет, оказывается, и воспитательное значение? Ну как же без этого — без положительных-то сторон? Завсегда надо!

Ну ладно, отрицательные стороны отдали им, но если еще и положительные захватят они — вообще будет туго!

— А как там... директриса наша? — прикрыв дверь квартиры, поинтересовался я.

— Панночка? — Паша равнодушно зевнул. — А! Умом поехала, на религиозной почве. Какие-то четьи-минеи хотела издать. Пришлось ее задвинуть.

— Куда? — холодея, пролепетал я.

— Это ее проблемы.

Ну, слава богу.

Мы вышли наконец во двор. Таксист маялся, ходил взад-вперед. Паша стоял на крыльце, медленно закуривая. Да — пришло, видно, время тех, кто может заставлять ждать таксиста сколько захочет. Я, например, ни на минуту не задержу. Потому и сижу... а впрочем, всегда так было!

Паша зло чиркал зажигалкой. Неважные зажигалки выдают в тюрьме. Неудовлетворенно поглядывал на меня — обижался, видимо, что я не полностью в нем растворился.

— Ну — а ты-то про что пишешь? — уже с агрессией произнес он.

Да на его фоне — практически ни про что. Я огляделся с отчаянием. «Мерседес» в углу зажег красные огни сзади, но и не думал уезжать — облако яда было огромное, наши тени колыхались на розовых барашках высотою до крыши.

— Вот о чем пишу! — проговорил я злобно.

— Ну и что? — произнес Паша насмешливо. Я в отчаянии безмолвствовал. — Дай-ка монтировочку! — Он нагнулся к таксеру. Тот испуганно вытащил из-под сиденья зазубренный дрын.

Хлопая дрыном по ладони, Паша подошел к «мерседесу». Тот спокойно гнал красные клубы ему в лицо. Паша спокойно замахнулся — я зажмурился, но звона не послышалось, скорее это был громкий шорох. Стекло разделилось на мелкие соты и просело внутрь. Паша спокойно стоял, поигрывая ломиком. Из машины так никто и не вылез.