Валерий Попов - Жизнь удалась [Повесть и рассказы]

Вечером пошли в гости к Хиуничевым — Лехе с Дийкой, — я Лехе про иканье свое рассказал, Леха сморщился высокомерно:

— Ты все витаешь? Пора уже за ум взяться!

— Думаешь, пора?

— Что ты в лавочке своей высидишь, со своими прожектами? Идеи гениальные не каждый год рождаются, а кусать надо! Что ты дождешься-то там, если даже Орфеич, со всеми пыльными-мыльными, не больше двухсот имеет?

Сам Леха давно уже «в ящик сыграл», определился в солидное место, где оклады не зависят «от всякой там гениальности», как он выразился.

— Командировочные! Премиальные! Наградные! И дома никогда не бываешь — семье подспорье! Ну, хочешь, завтра же о тебе поговорю?

Очаровательные наши дамы как бы не слушают, мнут перед зеркалом какую-то тряпку, но тут застыли, я вижу, ушки навострили...

— Но это ж отказ будет, ты понимаешь, от всяких попыток сделать что-либо свое!

— Кому это нужно — «твое»! — с горечью Леха говорит. — Жило человечество без «твоего» и дальше проживет.

Попили чаю с козинахом, — Дия научилась варить такой козинах: зубы у гостей мгновенно слипаются, до конца вечера все молчат. Только в прихожей уже, нас провожая, Дия говорит мне ласково, как близкому своему:

— И ты, видно, такой же, как мой!

— Какой — такой?

— Тоже как следует шарф на шею не можешь намотать!

— Ну почему же? Наоборот! Я лучший в мире наматыватель шарфа на свою шею!

Потом мы ехали молча домой, — жена, отвернувшись, в черное окно трамвая смотрела.

— Ну, слышала? — наконец я ее спросил.

— Слышала! — сощурившись и выпятив подбородок, ответила она. — Но ты ведь, конечно, не согласишься на это. Тебе, главное, несуществующий свой гений лелеять... ждать, пока свалится на тебя какой-то неземной шанс. А как семья твоя живет, тебе безразлично, что у других все есть, а у нас ничего! — она заплакала.

— Ну ладно уж! — не выдержав, сказал я. — Подумаем!

Хотя чего, собственно, думать? Все ясно уже!

На следующий день я к Лехе в контору проник, — почти полдня пробивался.

Леха в кабинете своем меня принял, заставленном почему-то железными шкафами.

— Ну правильно, старих! — дружески мне говорит. — Мы тут с тобой такого накрутим!

По плечу хлопнул, — начальник-демократ!

И началась новая моя жизнь!

Приезжаешь с папкой чертежей в какие-нибудь Свиные Котлы, выходишь из маленького деревянного вокзала, на автобус садишься... Автобус километра через полтора проваливается, как правило, в яму.

Все привычно, спокойно заходят сзади, начинают выталкивать автобус из ямы. Вытолкнули — автобус взвыл радостно и уехал.

— Ничего! — спутник один мне говорит. — Это бывает! Японцы говорят — пешком надо больше ходить!

Идем километров пять, постепенно превращаясь в японцев.

В гостинице, естественно, мест нет. Дежурная говорит:

— Но скажите хоть, кто вы такой, что мы должны места вам в гостинице предоставлять?!

— Я мнс! — гордо говорю.

— Майонез? — несколько оживилась.

— Мыныэс! — говорю. — Младший научный сотрудник!

— А-а-а! — с облегчением говорит. — Таких мы у себя не поселяем. Были бы вы хотя майонез, другое дело!

Что ж делать-то? Куда податься? Где-то должна быть тут жизнь, бешеное веселье, шутки, легкий непринужденный флирт?

Нахожу наконец «Ночной бар» — большой зал, и, что характерно, царит в нем мертвая тишина.

— Тут, — спрашиваю, — бешеное веселье бурлит?

— Тут-тут, — говорят. — Не сомневайся!

Называется — ночной бар, а практически, я понял, сюда только те идут, кому ночевать негде: транзитники, командированные и т. п. Добираются из последних сил, ложатся лицом на стол и спят.

Глубокий, освежающий сон.

Вдруг драка!

Подрались дворники и шорники! Шестеро дворников и семеро шорников! Встаю с ходу на сторону дворников, обманными движениями укладываю двух шорников. Становится шесть дворников, пять шорников. Тут же встаю на сторону шорников, обманными движениями укладываю двух дворников. Становится четыре дворника и пять шорников. Тут же встаю на сторону дворников.

Появляются дружинники, говорят: «Пройдемте!»

Приводят в отделение. Скамейка. Перед ней стол, покрытый почему-то линолеумом.

Лег на него лицом. Глубокий, освежающий сон.

Тут загудело что-то. Отлепил лицо от линолеума, гляжу — над кожаной дверью надпись зажглась: «Войдите!»

Вхожу. Сидит капитан. Стол почему-то покрыт уже паркетом.

— Ну что? — говорит. — Допускали ироничность?

— Откуда? — говорю.

— А что было?

— Да просто все, — говорю. — Подрались дворники и шорники. Шестеро шорников и семеро дворников. Встаю с ходу на сторону шорников, обманными движениями укладываю двух дворников. Становится пятеро дворников и шестеро шорников... Ой, извините, — говорю, — перепутал! Подрались шесть дворников и семь шорников.

Закачался капитан, застонал. И транспарант вдруг зажегся: «Уйдите!»

Выхожу в коридор — ко мне две дружинницы, хорошенькие!

— Можно, — говорят, — мы вас перевоспитаем?

— Можно! — сразу же отвечаю.

Привели меня в Дом культуры. Да еще вахтер спрашивает их:

— Это с вами, что ли?

Что еще значит — «это»? Сейчас как дам в лоб!

— Ну, смотрите, — они мне говорят. — Тут у нас работают кружки: кулинарный, танцевальный, курсы кройки и житья. Выбирайте любой. Только сначала мы вам должны показать, как вести в обществе себя, как недорого, но элегантно одеваться.

— А я и так элегантный! — говорю. — У меня и справка об этом имеется!

Показываю.

— Ладно, — говорят.

Повели меня в танцевальный кружок. Шаровары натянули, картуз, на сцену вытолкнули, — там уже вовсю пляска!

Потом в кулинарный меня привели. Быстро там коронное свое блюдо сготовил: пирог с живым котом. Жюри только начало корочку разрезать — кот выскочил, возмущенно стряхивая с ушей капусту. Аплодисменты.

Потом еще закончил курсы кройки и житья. Потом затейники в перину меня зашили.

— Все, — говорят, — больше кружков у нас нет.

— Нет? — говорю. — Жаль!

Утром Леха приехал, с рабочими и аппаратурой, — все вошло наконец в свою колею.

Раненько, еще в темноте, возле гостиницы садишься в служебный автобус. Автобус трогается, едет по темным улицам. Все в автобусе начинают кимарить. Далеко нам на полуостров наш добираться.

— Не помешаю, — сосед мой меня спрашивает, если ноги вам на колени положу?

— Конечно, конечно! — вежливо говорю.

Всегдашняя моя бодрость. Все буквально меня восхищает, — такое правило! Помню, в детстве еще, часами, вежливо улыбаясь, сидел над неподвижным поплавком, стесняясь бестактным своим уходом огорчить... кого?! Рыбу? Поплавок? Абсолютно непонятно.

И сейчас стараюсь держаться всегда, не вешать на людей свои проблемы... Но понял: только настырные люди, недовольные всего и добиваются. А я — весело всегда: «Как жизнь-знь-знь?!»