Валерий Попов - Жизнь удалась [Повесть и рассказы]

И дома она выступала в той же роли, — иной раз я на кухне у себя вздрагивал, услышав за тонкой стенкой ее голос.

Сыну их Виталию, когда они приехали, было четырнадцать. Мне, помню, нравился этот серьезный и вежливый мальчик, — обычно, встречаясь со мной на лестнице с прыгающим, брякающим на ступеньках велосипедом, он всегда здоровался первым, единственный из всех членов его семьи.

За три года, которые в моей жизни прошли почти незаметно, в жизни Виталика изменилось все: он стал взрослым, вернее, стал подражать каким-то неизвестным мне взрослым, закончил школу, поступил в техническое училище. Теперь я часто встречал его во дворе в компании приятелей с поднятыми воротниками... Что делают теперешние подростки в этих дворах, где нет больше ни таинственных подвалов, ни чердаков, ни рек, ни лесов? Неужели вместо всего этого в их распоряжении лишь плоское пространство, окруженное стандартными, одинаковыми домами?

Иногда в центре их толпы появлялся велосипед или, позднее, легкий мотоцикл... С другими какими-нибудь предметами, кроме разве еще гитар, я их не заставал.

Виталик, преодолевая молчаливое неодобрение друзей, всегда вежливо со мной здоровался, — здороваться, да еще вежливо, да еще со старшими, явно было у них не принято.

Наконец и Виталька достиг идеала, принятого в этом кругу! — сел на новенький ярко-красный мотоцикл и вместе с приятелями, изображая супермена, с чадом и грохотом носился по двору.

Однажды вечером, — у соседей были обычные субботние гости, — вдруг раздался звонок ко мне. На площадке стоял Виталик с какими-то книжками в руках.

— Нельзя у вас посидеть? Я тихо. У этих, как всегда, толковище! — кивнул он в сторону своей двери.

— Опять чего-то не поделили? Зря ты все-таки с ними так — все же они заботятся о тебе.

— Заботятся! — перекривился Виталик. — Волнуются, когда поздно меня нет, а все из-за того — оставлять мне стакан молока на столе или нет? Приходим раз с Бобом, — время детское, полдвенадцатого всего, — на столе записка: «Сосиски за окном, пюре под подушкой». Боб говорит: «Да, не хотелось бы мне сосисками лакомиться, выброшенными за окно, и заедать их пюре, размазанным под подушкой!» Научились бы сначала мысли свои грамотно выражать! «Сосиски за окном, пюре под подушкой»! — издевательски повторил он.

Я прислушался к гулу в их квартире, — сначала был топот, нестройные песни, потом наступила звенящая тишина, которую прорезал пронзительный вопль Аллы: «Николай! Прекрати! Слышишь меня, сейчас же прекрати!» Так заканчивались почти все их субботние гулянки — пронзительной тишиной, прорезаемой криком Аллы: «Николай! Слышишь меня? Сейчас же прекрати!» Я пытался понять, что же происходит в этой наступающей вдруг абсолютной тишине, но так и не догадался. Полная загадка это для меня и сейчас.

— Да, с папаней мне повезло! — усмехнулся Виталик.

— Но зато в технике он отлично разбирается! — тащил я упавшие на меня воспитательные функции.

— Ну, в технике волочет неплохо. Но нынче любой жлоб с четырьмя классами мотор тебе разберет-соберет за пять минут!

— Ну, любой! Я, например, не соберу.

Виталий посмотрел на меня, потом недоверчиво махнул рукой.

— А дед... дедушка... хороший вроде бы старикан?

Виталий снова махнул рукой.

— А вы не поняли его? Он притворяется только сумасшедшим или блаженным, — так выгоднее ему. Повадился тут в общежитие к строителям. Входит в комнаты к ним — будто не совсем в своем уме. Разглагольствует о вреде пьянства — и в каждой комнате выпивает! А мать с бабкой — это вообще мегеры! — вдруг заплакал.

Поздно уже, когда гул у соседей стих и хлопанье двери и завывание лифта прекратились, я в качестве парламентера направился к соседям.

Николай — тихий, задумчивый и, главное, абсолютно трезвый — сидел за столом.

— Ну, что тут у вас?

— А тебе-то какое дело? — багровея, спросил Николай.

— Сын твой у меня. Что он такого сделал, что уйти ему пришлось?

— Сделал, значит! Тут гости собрались — дядья его все-таки, жены их, — а он, закрывшись, в комнате своей сидит. «Тебя, что ли, дома, говорю, нет?» Появляется, задрав нос: «Я дома только для моих друзей!» — «Ах ты пащенок, говорю, а родители тебе кто? Кто кормит-поит тебя, дурака?» — «Сосисками за окном?» — ухмыляясь, говорит. Привязалась эта дурацкая фраза к нему — раз пятьдесят уж за последнее время повторил. «Ладно, говорю, а мотоцикл тебе кто купил?» Тут снова он заносчиво говорит: «Подумаешь! Боб вообще, если хочешь знать, «ИЖ» за машину не считает!» Появился у него еще дружок этот — Боб! Ладно! Перевел все в шутку, сели за стол. Гляжу: пальцами откидывает верхний кусок ветчины, берет с-под него! Ну, тут все во мне захолонуло...

— Все ясно. Ну что, идти ему к вам или нет?

— Пусть идет куда хочет, щенок!

Однажды вечером я возвращался домой, — вдруг рядом со мной, в синем призрачном свете фонарей, появился парень. От неожиданности я вздрогнул, потом только, успокоившись, понял, что это — из компании Виталика, их предводитель, кажется, Боб.

— Слушай, мастер, — обратился он ко мне, — есть к тебе одно небольшое дело.

— Ну?

— Только дело тасовое, предупреждаю!

— Что же, считаешь, может привлечь меня в таком деле?

— Виталик, твой сосед, в пикете сейчас сидит. Надо пойти тебе, полялякать, что ты ручаешься за него, все такое...

Сестра Виталика Тоня совсем недавно еще, кажется, бегала маленькой девочкой по двору. Потом ходила, взявшись с подругами за руки, поглядывая через плечо на дураков мальчиков. Года полтора я как-то не видел ее, и тут, едва узнав, заметил на площадке возле почтовых ящиков с толстым пареньком Симой из нашего двора.

Однажды, зайдя случайно в наш местный бар, я углядел ее в шумной компании подростков, — они, как я понял из разговоров, ждали какого-то «Джека с пластами», потом, кривляясь и юродствуя, явился он, все преувеличенно радостно стали его приветствовать...

Однажды, около двенадцати уже часов, раздался звонок. Я открыл — на площадке стояла разрумянившаяся, веселая Тоня.

Она приложила палец к губам, спросила глазами: «Можно?»

— Прости, что так поздно (почему-то и Виталик, и она принимали меня за своего ровесника). Мускатного ореха у тебя нет?

— Мускатного? Нет.

— Ну тогда зерен кофе дай пожевать.

— Где ж ты была-то до сих пор?

— Да в пабе нашем были.

— Что ж ты делала там?

— А ничего! — беззаботно сказала она. — Сидела, коленками сверкая!

— А думала ты, что мать тебе сейчас скажет?

— Ха, мать! Ей бы помалкивать лучше! У нее у самой Виталька до свадьбы был зачат!

— Откуда ты знаешь-то? Вернее, ну и что? То есть я хочу сказать — наверное, он все равно Николая сын, вашего отца?

— Мало ли что может быть! Да какая разница! — нетерпеливо сказала она.