Валерий Попов - Жизнь удалась [Повесть и рассказы]

Я не поехал на экскурсию, решив самостоятельно посетить места, о которых все мы так много слышали: Челси, мост Ватерлоо.

Я вошел в метро. Кроме эскалаторов, в лондонском метро можно спуститься еще на лифте, и, когда долго спускаешься в тесном темноватом лифте, становится страшно, начинает ощущаться глубина земли, ее тяжесть.

Метро английское на наше абсолютно не похоже, а похоже на лабиринт. С одной и той же платформы, но на поездах разного цвета можно уезжать по разным линиям. Я долго изучал план, потом вошел наконец в серебристый вагон с поперечными диванчиками. Дверцы со стуком закрылись. Вместе со мной вошли две женщины — мать и дочь. Они тоже изучали план и поняли, что сели не на ту ветку. Они стали хохотать и хохотали до следующей станции. Да, запас оптимизма у них изрядный!

После метро я зашел в художественный магазин и был ошеломлен: все любимые мои художники едва ли не в подлинниках! Боттичелли! Руссо!.. Еще какой-то художник, которого я до этого видел только во сне.

Потом я гулял в Челси, — по улицам летали желтые листья.

Пестрые китайские, индийские кварталы.

Потом я попал на какой-то рынок: на низком, сыром пустыре стояли навесы, люди, похожие на цыган, продавали всякую всячину.

Дальше возвышался огромный собор, и возле него молодые ребята с красными от холода носами играли на гитарах, пели и раздавали всем листки с распятием.

Пока я шел обратно через мост, голова моя окончательно озябла. На Трафальгар-сквер я увидел выворачивающий с Чаринг-Кросс наш вчерашний автобус с зеркальными стеклами.

Кепочка! Кепа моя! Я бросился наперерез, но автобус поехал по Пелл-Мелл и исчез.

Ну ничего! Я вспомнил, что рядом с нашим отелем есть магазинчик, где продаются кепки, рубашки... С хозяином его мы были почти что знакомы. Еще в день приезда я увидел его, — он горестно сидел на ступеньках своего заведения, разложив вокруг себя свой товар.

Тогда же я мерил у него приглянувшуюся мне замшевую кепку.

— Фри паундз... три фунта! — сказал я тогда, показывая три пальца.

Он молча сорвал кепочку с моей головы, и выражение его лица ясно говорило: много шляется тут разных приезжих типов, желающих за три фунта иметь кепочку, которая самому ему влетела в четыре!

Теперь, когда голова моя зябла, я вспомнил про него. Мне почему-то казалось, что теперь он уступит мне кепочку за три фунта, единственное, что огорчало меня, — что трех фунтов у меня уже не было... Правда, англичане любят неровные цены, во всех магазинах на всех товарах стоят таблички — 2.99; 9.99... Но двух девяносто девяти у меня тоже уже не было.

Как только я вошел в его лавку, он радостно вскочил.

— Плиз, плиз! — он показывал рукой внутрь своего магазина.

И тут же натянул мне на голову полюбившуюся мне кепку и, трогательно, но горделиво улыбаясь, произнес:

— Фри паундз!

— ...Ноу, — сказал я, протягивая на ладони два фунта и мелочь.

Лицо его гневно исказилось, он опять сорвал с моей головы кепочку, бросил на полку. Ссутулившись, я удалился.

Через час он отдавал ее мне за два пятьдесят, но беда в том, что и двух пятидесяти у меня уже не было: огорчившись, я дернул пивка и теперь мог наскрести всего-навсего фунта полтора. Эти гонки по вертикальной стене продолжались весь день, — он почти настигал меня, но тут я делал рывок и отрывался.

В конце концов он готов был уступить мне кепочку за любую сумму, но у меня и любой суммы не оказалось в наличии. Купив дочери на последние пенсы чуингвам, я шел мимо его лавки. Уронив голову, он, как обычно, сидел на ступеньках. Увидев меня, он поднял голову.

— Сколько денег-то у тебя, морда? — с отчаянием проговорил он (за время нашей борьбы он выучился прекрасно разговаривать по-русски).

Я раскрыл перед ним кулачок. Он посмотрел на ладонь.

— ...Ноу! — тяжко вздохнув, он покачал головой.

В номере я опускал в сумку чуингвам, и вдруг рука моя наткнулась на холодное горло бутылки. Бутылка эта была куплена в гастрономе возле моего дома и предназначалась специально для контактов. Я вспомнил о продавце кепок и понял, что более близкого человека среди англичан у меня нет.

Я положил в карман пиджака поллитру и направился к нему.

Он бросил на меня взгляд, означавший: «Сколько ж ты еще будешь меня мучить?»

Я брякнул о прилавок бутылкой.

— О-о-о! — радостно закричал он, отбросив свою амбарную книгу, в которую до этого был углублен, сбегал в заднее помещение, принес стаканчики, запер магазин (тем более никто к нему особенно не ломился). Мы сидели в его заштатном магазине прямо на товаре и, разгорячившись, расчувствовавшись, говорили, — давно я уже не разговаривал ни с кем так откровенно:

— А ты думаешь, у меня... — говорил я.

— А у меня, ты думаешь... — говорил он.

— Ты думаешь, мне легко?

— А мне?..

Был самый подходящий момент — подарить кепочку, но гигантским напряжением воли он сдержался.

Вечером нашу группу пригласили в рабочий клуб. Представитель этого клуба, сухонький мистер Джонс, появился у нас за ужином. Его сразу же посадили во главе стола, окружили самыми интересными, как нам казалось, нашими людьми. Мистер Джонс лучился счастьем, что вот находится в центре внимания, на острие контакта двух стран, старался держаться молодцом, расправлял плечи.

— ...Мистер Джонс... женат уже четвертый раз... Передайте дальше... четвертый раз.

Мистер Джонс ревниво смотрел, как сенсация эта распространяется среди нас, победно улыбался.

— С нами поедет мистер Джонс?

— У мистера Джонса своя машина!

Машина эта была действительно припаркована у отеля (чем-то напоминала она мне старый ботинок).

В клубе было тесно, уютно. В одном конце зала была сцена, в другом — стойка. Я оказался за крайним столикам, со мной сидели двое англичан. Первый — стеснительный, мучительно краснеющий паренек, видимо и со своими соотечественниками общающийся туго, — пришел сюда, наверно, в надежде, что с русскими развяжет этот узел, заговорит о главном, свободно и легко.

Второй англичанин настолько походил на моего соседа по лестнице Колю, что я сначала остолбенел. Было совершенно очевидно, что сейчас он произнесет хриплым голосом: «Ну... по рваному?», — но вместо этого он сказал мне на приличном английском: «Хэв ю водка, сэр?»

На сцене появились двое рабочих — один плотный, с бородой, другой рыжий, в крупных веснушках, — и, играя на аккордеоне и гитаре, замечательно стали петь. Зал подхватил так дружно, что стекла задрожали, — ясно было, что поют они вместе довольно часто. Потом появилось пиво, наши сувениры.

И в этой обстановке добродушия и веселья все мы тоже размягчились, развеселились, распелись...

В первом часу ночи, растроганные, разгоряченные, вперемежку с хозяевами, мы выходили на улицу.