Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

– Соглашусь, на бумаге растяжения связок, включая все те, что у вас были за последние два месяца, действительно кажутся не такими уж страшными. Но вы еще два месяца назад должны были заняться голеностопным суставом! Тогда сейчас вы, возможно, не дошли бы до такого состояния! А теперь все очень и очень серьезно. Вы порвали две связки, и сейчас у вас стадия два плюс. А всего стадий три, милая моя, так что вы понимаете, как все тревожно! На этот раз придется быть крайне осторожной. Потому что, если вы и дальше будете так себя вести, вас ожидает хроническая нестабильность сустава. А это гарантированная операция!

Я потеряла голос, онемела. Дыхание прервалось. Операция. Потеря подвижности, быть может, навсегда. Конец танцам. А что я без них ? Ничто. Никто. Земля разверзлась у меня под ногами, и я стала падать, проваливаться все ниже и ниже, в черную дыру, из которой не выбраться. В глазах у меня потемнело.

– Приготовьтесь, я возьмусь за вас всерьез! Больничный на два с половиной месяца, круглосуточное ношение ортеза-лонгеты в течение полутора месяцев, будете ходить на костылях и посещать сеансы реабилитации – чем чаще, тем лучше, это не только принесет вам пользу, но и послужит хорошим уроком.

Я наверняка резко побледнела, меня затошнило, захотелось молотить себя кулаками. Сама во всем виновата. Сама топила себя. Разрушала. Сама и только сама. Без чьей бы то ни было помощи.

– Ну что ж, не будем терять время! Наложим фиксатор, и вам станет легче.

Боль немного утихла, как только щиколотку зафиксировали. Мне выдали костыли, и безумный профессор, имени которого я так и не узнала, проводил нас к ожидающему у входа такси.

– Я на вас надеюсь, дорогая, ведите себя разумно. Пусть детьми занимается муж! Как-нибудь да справится!

Что это ему взбрело в голову? Ну да, в его понимании мой возраст автоматически предполагает наличие мужа и семейной жизни. Сам того не желая, безумный профессор окончательно добил меня. Как если бы я и без этого не была раздавлена. Ничего не поделаешь, придется разбираться самой, не дожидаясь помощи. У Эмерика есть собственная семья, и он о ней заботится. Я для него на втором месте.

– Хорошо, спасибо, – сухо ответила я.

Оставив Огюста прощаться с врачом, я уселась на заднее сиденье. Если он так хорошо знает танцовщиков, его не оскорбит моя невежливость и нежелание разговаривать. Пока я оставалась в клинике, я не догадывалась, что мы просидели там практически целый день. Эмерик настойчиво пытался до меня дозвониться на протяжении нескольких часов. Я надеялась, что до возвращения домой он сделает еще одну попытку. На обратном пути Огюст сел рядом со мной. Воспитательные меры завершены. Я огребла по полной. Первые километры мы проехали в гробовой тишине, я уставилась в окно и не отрывалась от дороги. Затем, чтобы не думать о ближайших неделях и не рисовать себе ужасные картины ожидающей меня неподвижности, я решилась раскрыть рот:

– Вы его давно знаете?

– Многие десятки лет, он спас мое колено, и благодаря ему я продолжал танцевать до солидного возраста.

– То есть он и впрямь так хорош? – В моем голосе прозвучала легкая ирония.

Огюст усмехнулся:

– Я знаю, в это трудно поверить, но да, он один из лучших.

– Нет, поверить не трудно… Просто он в некотором роде оригинал.

– Ты знаешь, что тебе делать?

Я посмотрела вверх, чтобы сдержать слезы, после чего перевела взгляд на Огюста. Его лицо было ласковым.

– Послушайся его, обойдись без глупостей.

Мне как-то удалось засмеяться. Правда, горько.

– Не знаю, что еще мне остается.

– Ты меня поняла, не геройствуй. Потерпи… не порть все. Несколько недель жизни – не так уж много. Жертва того стоит.

– Я знаю…

– Ты прекрасная танцовщица и признанный педагог, ученики тебя обожают. Если ты будешь вести себя разумно и позаботишься наконец-то о себе и своем теле, эта история скоро станет всего лишь неприятным воспоминанием и не более.

– Я не подведу, буду разумной.

Я сказала это искренне, без притворства. Я только что получила невероятно болезненную пощечину. Я страдала не только физически, мне как будто воткнули в грудь нож. На протяжении всей своей жизни я даже помыслить не могла, что однажды не буду танцевать. Невообразимо. Отказаться от танца означало для меня отказаться от себя. Лишить мое тело его естества, смысла его существования. Без танца я буду пустой оболочкой. Все предельно просто: я отказываюсь подвергать опасности свое равновесие, всю мою жизнь. Такой вопрос даже не стоит. Да, я ответственна за то, что со мной случилось, но теперь я обязана нести ответственность за свое выздоровление. Никто не обещает, что мне будет легко, но это уже другой вопрос, придется собраться с силами и хотя бы притвориться, будто я со всем справляюсь, чтобы никого не напрягать. Мой мобильник завибрировал, пришло сообщение от Эмерика:

Ты где? Ответь.

Я написала:

Мы с Огюстом в такси, только что от врача, должна быть дома через полчаса. Созвонимся?

Ответ:

Нет, я заеду.

Стоило мне узнать, что я его увижу, пусть и ненадолго, и тиски, сжимавшие мое сердце, разжались. Мне нужен был глоток его сочувствия, тепло его рук, чтобы поверить, что в ближайшие недели все будет хорошо, что скоро никаких последствий случившегося не останется. Я почувствовала на себе взгляд Огюста и уверенно ответила на него. Он ободряюще дотронулся до моего плеча:

– Если я понадоблюсь, обращайся, не стесняйся.

– Да нет, все в порядке… Ой, есть одна просьба!

– Слушаю тебя.

– Можете сообщить все это Сандро и Бертий?

– Я и сам собирался заехать в школу и обрисовать им ситуацию.

– Большое спасибо. Скажите, я позвоню на выходных, и, главное, пусть они ни о чем не волнуются, к тому же у них и так прибавится работы.

– Похоже, ты никого не хочешь беспокоить.

– Стараюсь, как могу.

Он взял мою ладонь, о чем-то задумавшись. Он держал мою руку так, как мог бы держать отец. Или, быть может, добрый обеспокоенный дедушка.

– Ортанс, воспользуйся передышкой, чтобы все обдумать…

– Вы о чем?

– Ты в последнее время витаешь в облаках… Если честно, я тебя не узнаю… Бывая в школе, я за тобой наблюдаю, ты превратилась в привидение, бродящее по коридорам с потерянным видом. Ты от всего отстранилась… как если бы не знала, что делать дальше… Ты утратила свою искру…

Мне вдруг захотелось броситься в его объятия и заплакать, дать себе волю, и пусть он утешит меня. Но ничего такого я не сделала.

Довольно легко справившись с входной дверью, я подошла к лестнице и облилась холодным потом. О чем я думала, выбирая квартиру на седьмом этаже без лифта?! Наверное, о тренировке мышц и поддержании формы… Блистательная идея … Я набрала полные легкие воздуха и, ковыляя и опираясь на костыли, начала подъем. Я дышала, как в разгар спортивной тренировки, шла медленно – куда мне торопиться, – стискивала зубы, старалась не обращать внимания на боль в руках, в здоровой ноге, в голове. Кровь пульсировала в висках, капли пота выступили на лбу. Добравшись до четвертого этажа, я позволила себе короткую передышку – прислонилась к стене и опустила ресницы. Услышав шаги на лестнице, я решила еще немного отдышаться и не шевелиться: у меня не было ни малейшего желания встречаться с соседями и объяснять им, что стряслось, единственное, чего я хотела, – это чтобы меня оставили в покое.