Рамита Наваи - Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране [litres]

– В чем смысл? – недоумевала Фатеме. – Спустя столько лет, я просто не могу понять. Как она могла так поступить с детьми? Теперь им жить с этим позором.

На самом деле развестись Батуль-ханум уговорили дети. Всей семье надоело терпеть домашнее насилие со стороны главы семейства, опиумного наркомана, чья пагубная привычка разрушала их жизнь. Женщина может развестись с мужем только с его разрешения, но разрешение не нужно, если она докажет, что муж не выполняет супружеские обязанности (по причине импотенции или невменяемости). Дочь Батуль втайне сняла отца на видео, когда тот бил Батуль-ханум и курил опиум. Увидев зернистую телефонную съемку, судья тут же дал Батуль-ханум развод. Теперь ей предстояло ощутить на себе все последствия развода в Мейдан-э Хорасан, где разведенную женщину считают распущенной. Тайком от жен, с презрением обсуждавших развод Батуль-ханум, несколько мужей уже сделали ей непристойные предложения. В ответ Батуль-ханум отхлестала их по щекам. Пощечины не удостоился лишь муж Озры: он был богат и красив.

– Развод – это предательство по отношению к себе и Богу, – заявила Сумайя.

– Сейчас все разводятся, и посмотрите, что творится с нашим обществом. Развестись стало легче, чем открыть счет в банке. Во всем виновато правительство! – отрезала Хамиде.

Она не знала, что ее лучшая подруга Акрам уже больше десяти лет умоляла мужа дать ей развод, но тот отказывался. Сама Хамиде скрывала, что курит опиум, и считала эту привычку гораздо более социально приемлемой, чем развод.

Опиум веками был частью иранской культуры. Этот наркотик не знал делений на классы, служа панацеей от всех болезней, включая скуку и безработицу. Опиум курили на Вали-Аср и за ее пределами.

Накрыли на стол, и горы яств отвлекли проголодавшихся гостей от разговоров о разводе и политике. В этот момент кто-то позвонил в домофон. Пришла сестра Фатеме Захра, которую та не видела пять лет. Они поссорились из-за денег, как часто бывает в городе. Фатеме попросила в долг, а Захра ответила, что денег нет. Это была наглая ложь. Захра вышла за богатого торговца коврами; ее муж, Мохаммад, стремительно взбирался по социальной лестнице, и жили они все роскошнее. Захра не приглашала Фатеме в свой новый дом, опасаясь, что, увидев серебро и итальянскую кожаную мебель, та догадается, что теперь Захра живет богаче всех, кто остался в Мейдан-э Хорасан. Мохаммад и Хаджи-ага не вмешивались. Прежде они пытались примирить соперничающих сестер, но ничего хорошего из этого не вышло: зависть и злоба обрушились и на них. Недавно до Фатеме дошел слух, что Захра раскаивается в своем поведении, но что важнее – у нее обнаружили диабет. Услышав голос Фатеме по домофону, Захра заплакала, а когда младшая сестра пригласила ее на праздник в честь паломничества Хаджи-ага, разрыдалась в голос. Но главное – Хаджи-ага теперь не нуждался в займах и ради примирения с сестрой не пришлось бы расставаться с деньгами.

Диабет оказался Захре к лицу. Морщины на располневшем лице разгладились. Рядом с ней стояли Мохаммад и их двое взрослых сыновей; один привел с собой жену. Они источали запах денег, который нельзя было спутать ни с чем. Амбра и мускус. Гладкая, как бархат, телячья кожа. Чадра из мягчайшего шелка. Отяжелевшие от золота пальцы и уши. Мохаммад нес огромную корзину с пестрыми цветами, украшенную пастельными лентами, – щедрый подарок, ведь цветы теперь стоили недешево. Сыновья щеголяли стильными западными костюмами, сшитыми на заказ, без примеси полиэстера. Все трое мужчин были чисто выбриты. Они выглядели современной семьей, сонати , и когда вошли в комнату, Хаджи-ага ощутил укол зависти. Такой он мечтал видеть свою семью.

Мохаммад слышал о том, что зять ударился в религию, и относился к Хаджи-ага с уважением. Сам он занимался бизнесом, а на дела духовные не оставалось времени. Он поздравил Хаджи-ага с возвращением из поездки, а сестры обнялись и тут же скрылись на кухне.

Старший сын Захры Амир-Али всеми силами противился встрече с родственниками, но войдя в дом Хаджи-ага, понял, что у него есть причина остаться: Сумайя. Он поразился ее превращению из гадкого утенка в привлекательную юную девушку. У Сумайи были зеленые глаза, красивый прямой нос и алые губы бантиком, безупречная кожа и незаметный макияж. Дома она носила черные с блестками балетки, а не уродливые пластиковые шлепанцы, как большинство девчонок в квартале. Когда она отпустила чадру, он увидел прядь мелированных волос и мочку уха с тремя сережками. Амир-Али поразился: он не думал, что у его бедной кузины с Мейдан-э Хорасан несколько дырочек в ухе. Такие детали были для него очень важны. Они означали, что она поймет его мир.

Амир-Али хотел жену с традиционными взглядами, но чтобы она понимала, как важно хорошо выглядеть. В его представлении девушки, носившие чадру, делились на две категории. Простушки в уродливых неуклюжих тапках или волчицы в черных покрывалах с гладкими от ботокса лбами и туфлями на острой шпильке (те, что побогаче, покупали вульгарные «лабутены» с красными подошвами в Дубае). Последние были слишком вздорными и лживыми; из них не вышло бы хороших жен.

В углу сидели молодые люди и украдкой поглядывали на Сумайю. В Амире-Али взыграла жажда соперничества. Она же его кузина – будь он проклят, если ее получит кто-то из этих нищих выскочек.

Между ними сразу промелькнула искра. Как только он вошел в дом, Сумайя залилась краской. У высокого, мускулистого Амира-Али был уверенный смех и точеные скулы. Она заметила, что с последней встречи нос у него уменьшился: орлиную горбинку, которая ей так нравилась, срезал скальпель пластического хирурга. Она всегда смеялась над парнями из их квартала, которые делали пластические операции. Дешевый хирург – дешевый нос. Большинству жителей Мейдан-э Хорасан сертифицированный пластический хирург был не по карману; вместо этого они делали ринопластику у местных специалистов. Получалось не всегда красиво. Но мастерски вылепленный нос Амира-Али был настоящим произведением искусства, признаком успеха и хорошего вкуса.

– За кого болеешь, Мохаммад-Реза? «Персеполис» или «Эстекляль»?

Как принято, Амир-Али завел с братом Сумайи разговор о футболе, но думал он вовсе не о Мохаммаде-Резе и не о двух противоборствующих футбольных клубах Тегерана, а о Сумайе. Его взгляд неотрывно следовал за ней, и Сумайе казалось, что он прожигает чадру. Она запахнулась плотнее, отчасти для удобства, но и потому, что чадра облегала изгибы ее грациозного тела. Амир-Али увидел, что она стройна и сексуальна. А то с девушками в чадре не поймешь. Сколько раз уже случалось, что под чадрой скрывался толстый живот и бедра со складками жира. Не такого «изобилия» он искал.