Рамита Наваи - Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране [litres]

– Какой он у вас слабенький. Не от мира сего, – сказала она, прикладывая его к груди матери.

Муртаза беспомощно ворочался в поисках соска, и даже когда его прижали ртом к заветной цели, ему не хватило сил, чтобы пососать молока.

Мужчины в его роду были невысокими, но широкоплечими и сильными. И у них рождались здоровые крепыши, невосприимчивые к любым болезням. Муртаза же рос худым и со временем только становился выше и стройнее. Женщины ворковали над ним, восхищаясь его своеобразной красотой – удивительно длинными ресницами и ангельским личиком. Почти все раннее детство Муртаза провел, не отходя ни на шаг от матери и цепляясь за ее чадру.

Революция стала настоящим благословением для семейства Каземи. Раньше бедность переходила из поколения в поколение, словно тяготеющее над ними проклятье. Имам Хомейни изменил их участь. Каземи всегда отличались религиозностью, и не только потому, что считались сайедами , то есть ведущими родословную от прямых потомков Пророка. Они посещали мечеть несколько раз в неделю и никогда не пропускали пятничных молитв. Когда недавно переселившийся в их район незнакомец установил на крыше своего дома спутниковую тарелку, мать Муртазы, Хадидже, первая отправилась в отделение «Басидж» в местной мечети и доложила об этом. Несколько часов спустя полицейский и двое молодых басиджи уничтожили тарелку, предупредив владельца, что в следующий раз уничтожат и его.

Семья проживала в небольшом кирпичном домике в ряду таких же кирпичных домов в пригороде имама Заде-Хассана на юго-западе, где единственными приличными зданиями были мечети, а из машин можно было увидеть лишь белые «прайды» или ржавые пикапы, в кузовах которых перевозили как разный хлам, так и людей. Впятером – Муртаза, его родители (Хадидже и Казем) и родители Казема – они жили и спали в двух комнатах, одна из которых днем служила гостиной. Узкие высокие окна закрывали грязные кружевные занавески, которые почти никогда не отдергивали. Вдоль голых, серых и отслаивающихся стен лежали персидские подушки, в углу стоял письменный стол из клееной фанеры. На нем теснились почти все их пожитки: телевизор, компьютер, бутылка туалетной воды, увеличительное стекло, щипцы, зубная паста и большой голубой тюбик крема «Нивеа». Под столом хранились сложенные одеяла и простыни. Кухней служил закуток в коридоре, где Хадидже готовила на переносной газовой плите, стоявшей рядом с холодильником с перекошенной дверцей, громко грохотавшим по ночам.

Многие мужские родственники Муртазы во время революции были настоящими хезболлахи , сражавшимися в составе небольших батальонов против неверных, левых и монархистов, получая за это уважение и хорошую работу. Им казалось, что они, представители крайне религиозных слоев населения, впервые за долгое время стали по-настоящему контролировать собственную жизнь и жизнь своих женщин. Но заодно вышло и так, что в результате революции женщины получили больше возможностей, чем раньше; впервые их родственницы могли продолжить образование после начальной школы, уверенные в том, что исламская образовательная система их не «испортит». В Тегеран устремился поток дальних родственников и родственниц из деревни в центральном Иране. Семья черпала силы в своей многочисленности. Один дядя, который следил за соседями и охотно выдавал недовольных исламским революционерам, заслужил должность в одном вновь образованном министерстве. Еще одним их преимуществом было кумовство, и вскоре многие представители рода Каземи устроились там помощниками секретарей, уборщиками и даже офисными сотрудниками. Но, в отличие от родственников Сомайи, Каземи, несмотря на обретенную власть и увеличившиеся доходы, продолжали ненавидеть и сторониться людей, не разделявших их религиозных и политических взглядов – особенно тех, кто изо всех сил пытался пролезть наверх, забывая о морали. Они отгородились от всякого чуждого влияния извне, и это было основной тактикой их выживания.

На пользу Каземи пошла и война. Муртаза был еще младенцем, когда двух его юных братьев, Али и Хади, вступивших в добровольческий отряд «Басидж», отправили на войну с Ираком. Это случилось ближе к концу внутренней междоусобицы, когда Хадидже заплатила одному изготовителю фальшивых документов с площади Тупхане, чтобы он исправил возраст в свидетельстве о рождении Али. Одним росчерком пера пятнадцатилетний Али стал старше на три года. Послать сына на войну для Хадидже было знаком благодарности и проявлением любви к святому Хомейни и Богу. Али с Хади тут же перевели на передовую, где они продержались около года, наблюдая, как погибают их товарищи – некоторые в ходе печально известных «человеческих волн». Это была самоубийственная тактика – солдаты под артиллерийским огнем противника шли на минные поля, чтобы расчистить их для последующих отрядов. В награду им обещали славу мучеников и девственниц в раю.

В конце концов Али погиб от взрыва ракеты; каким-то чудом он прожил достаточно, чтобы подобрать свои выпавшие из живота внутренности, запихнуть их с мусором обратно и, прежде чем застыть навсегда, прошептать слова предсмертной молитвы. Менее чем через неделю погиб Хади; тело его так и не нашли. После смерти о братьях стали слагать легенды, украшая их с каждым разом все более впечатляющими подробностями о том, как парни бесстрашно шли навстречу врагу, уклоняясь от пуль и бомб, убивая десятки солдат из автомата Калашникова, с возгласом « Аллах Акбар » на устах и с Хомейни в сердце. Они стали настоящими героями войны, и с таким активом род Каземи при новом исламском порядке поднялся еще на пару ступеней. Фотографии Али и Хади украшали не только полки в доме, но и стены местных учреждений.

Крохи мученической славы перепадали и живым. Отец Муртазы оставил работу офисного уборщика и с помощью фонда поддержки родственников мучеников открыл свою компанию такси.

Но гордость за своих героев не умаляла не утихавшей со временем боли родных от их потери. Кроме того, с каждым годом становилось все очевиднее, что Муртаза – полная противоположность своих храбрых братьев. В раннем детстве он предпочитал играть сам по себе или в компании тетушек. Самой любимой была игра в персидского принца – тетушки наряжали его в красивые одежды и красили ногти красным лаком; узнав об этом, Казем отхлестал пятилетнего ребенка по лицу.

Муртаза с ранних лет ощутил презрение к себе со стороны отца, переросшее в отвращение. Когда ему исполнилось десять, отец начал регулярно пороть его ремнем. По ночам Муртаза слышал, как отец всхлипывает и кричит на Хадидже: «У меня было два сына, а из-за тебя не осталось ни одного!»